Затем он усаживался перед телевизором и проводил остаток вечера за просмотром дешевых сериалов, которые шли один за другим по кабельным каналам. В такие моменты он был почти счастлив. Жизнь порой умело купирует людскую привередливость, приучая радоваться малому.
Его звали Роберт. Он был одинок, хмур и молчалив. Все его неполные тридцать семь лет Роба кидало по стране, словно перекати-поле. Быть может, поэтому у него не было друзей – они попросту не успевали появляться в его жизни. Мужчина крепкого телосложения, он провел юность в подвалах с самодельными тренажерами и боксерскими грушами, заштопанными вдоль и поперек. Тогда для таких, как он, пацанов из подворотен выбор был невелик: спорт или наркотики. Роб выбрал первое и, несмотря ни на что, стал неплохим спортсменом. Потом армия, институт и чуть позже война, на которую он пошел вполне осознанно – контрактником. Ему было нечего терять…
Насмотревшись ужасов войны, он поседел уже в тридцать, а в тридцать пять облысел, и пепельная шевелюра больше не прикрывала грубый шрам после трепанации черепа. Сухие, но крупные черты его лица выдавали нордическое происхождение. Большие и невероятно грустные голубые глаза могли бы стать мощным оружием опытного Казановы, но Роб им не был. При невысоком росте – чуть выше ста семидесяти сантиметров – он обладал прекрасной атлетической фигурой. Широкие плечи, массивные ноги и крепкие руки делали его еще более коренастым, но пропорционально сложенным.
Роб существовал более чем скромно. Квартира досталась ему от отца, который в пьяном угаре успел написать завещание в пользу единственного сына. Незадолго до смерти в нем проснулось чувство вины, хотя за всю жизнь он ни разу не удосужился повидать отпрыска. Мальчик рос и познавал мир без какого-либо присутствия отца в его жизни. Встретив его двадцать семь лет спустя, Роб не нашел в его чертах ничего напоминающего тот образ отца, который запомнился ему в пять лет.
В детстве долгими ночами он представлял себе в красках их встречу, привнося в нее все новые краски. Иногда он хотел высказать отцу все, что о нем думает, и плюнуть в лицо за то, что тот после смерти матери оставил его в детском доме. Но в глубине души он чувствовал, что встреча будет иной. На самом деле он мечтал увидеть отца, потому что любил его, любил, пусть и предавшего, пусть и заново им придуманного, но все же родителя. Роб был почти уверен, что расплачется, как дитя. Пройдя сложный путь, насмотревшись смерти, он боялся не выдержать взгляда человека, встречи с которым ждал всю свою жизнь.
Одиночество сделало Роба неулыбчивым. Он разучился смеяться даже в редкие моменты радости. Постепенно проявление любой эмоции, будь то восторг или агрессия, свелось к нулю. Он стал незаметным для всех, хотя был очень неглупым человеком. Этот мужчина был достоин уважения уже за то, что не поддался жизненным перипетиям и не сломался, получил высшее образование и стал специалистом в своем деле. Его вдохновлял сам факт, что все, чему он учился, теперь приносит ему какие-то деньги. Конечно, он мог бы зарабатывать намного больше, приторговывая чем-нибудь незаконным, но его стремление выбраться из клоаки прошлой жизни было слишком велико.
«Вечно сжатые скулы, взгляд, направленный вниз, вычищенный до блеска мотоцикл и скупой кивок в виде согласия, приветствия и прощания. Тихий парень, который всегда четко делает свою работу». Пожалуй, это все, что знали о нем коллеги.
Право на выбор
Шум, гам, суета и звонки мобильных телефонов – именно так звучит офисная жизнь. Но при всем этом разнообразии дни там текут удивительно монотонно. Вечный страх людей потерять работу то и дело сменяется острым желанием послать все куда подальше. Кто-то решается на это, уничтожая и без того призрачную надежду на карьерный рост, а кто-то терпит, лелея синицу в руках до конца своих дней, не видя даже очертания пролетающего по небу журавля.
Лиза готова была взвыть, если безвылазно проводила в офисе больше недели. Единственное, что ее удерживало, это понимание того, что никто другой не сможет столь верно выстроить рабочий процесс – с первого съемочного дня до финального монтажа программы. Никому ничего нельзя было доверить. Поль часто говорил ей:
– Людей можно научить выполнять задания вовремя, но их невозможно заставить любить то, что они делают. Поэтому у продюсера должно быть столько души и энергии, чтобы спокойно вкладываться в проект не только за себя, но и за остальных.
Лиза стремилась быть именно таким продюсером. Все, что она делала, получалось ярким, честным и очень живым. Хотя, к сожалению, честности не всегда достаточно для успеха. Люди всегда жаждали крови, и сегодня мало что изменилось. Интеллигентность телевизионного мастерства постепенно сходит на нет, все чаще уступая нелепым попыткам шокировать толпу. Увы, это делается не для отрезвления человечества, а чтобы заработать побольше денег на его мимолетном внимании.
Проект «В поисках призраков» был сделан не в модных тенденциях. Режиссеры и продюсеры программы чтили традиции старой школы: саспенс Альфреда Хичкока, правила Стивена Кинга… Возможно, поэтому их детище сейчас стремительно теряло зрителей. Лизе было больно и обидно до слез. После того разговора в кабинете она не могла прийти в себя, по очереди обвиняя всех участников, включая себя.
«Неужели нельзя было договориться? – спрашивала она, опустошенно глядя в пустоту. – Неужели людям, ставшим близкими за эти годы, нельзя было найти что-то общее, сдерживающее, вдохновляющее?»
