Лехе было лет десять, когда он сдуру взялся объяснять маме, как залечивает травмы наложением рук. Мама посмотрела на сына так внимательно, что Леха даже забеспокоился. А потом он подслушал тихий разговор на кухне, и там прозвучало слово «психиатр». И что-то ребенку подсказало: не стоит хвалиться перед взрослыми своими уникальными способностями. А то ведь он на полном серьезе думал сказать маме-папе: да вы не беспокойтесь за меня, я ведь действительно не такой, как все, я особенный. Не только раны быстро заживляю, но еще умею открывать пальцем домофонные замки и определяю на ощупь уровень заряда в батарейках и аккумуляторах…
Другой бы сказал, а Леха был уже пуганый. Он боялся за маму. Видел, как ее передергивает от любой перемены в его состоянии, от малейшего намека на то, что с ребенком непорядок. И не хотел ее лишний раз расстраивать. А так-то чего бояться, психиатра, что ли, да Леха его сто раз видел. Они с папой в больнице вместе чай пьют, когда у них дежурства совпадают. Кто в шахматы выиграл, тому на два пальца чаю в стакан, а кто проиграл, тому на палец. Только маме об этом знать не обязательно, ну просто незачем, так психиатр сказал…
Леха остановил кровь, прикрыл царапину ладонью, помянул недобрым словом тех, кто оставляет без присмотра детей на роликовых коньках, сделал музыку потише и зашагал домой. Малек на роллах все не шел из головы. В городе был приличный роллердром, и прокат экипа там стоил недорого. Только любой нормальный подросток мог стрельнуть у родителей деньжат «на покататься», а Лехе приходилось выкраивать из своих карманных. За три тайма слэмбола раз в неделю платил Принц. Была идея устроить турнир на деньги — но решили, что это неспортивно, слишком уж легко они выигрывали: у Принца точный бросок, а Леха весь матч прыгает, как заводной.
И ведь дома не похвастаешься.
Кому баскет да ролики, а тебе крестики-нолики.
Вдруг захотелось найти что-нибудь увесистое — да вон хотя бы трубу из ограды выломать, — вернуться к арке, найти ту троицу и жестоко уделать. Размазать по асфальту, чтобы ползали, утирая кровавые сопли, и просили прощения. За что?! За то, что не загибались никогда от острого лимфобластного лейкоза, наверное. Выжил ты, Леха, выжил. И вырос, против всех ожиданий, как стальная пружина. Ну и много тебе с того радости?!
Царапина, прижатая ладонью, отчаянно чесалась.
Леха замедлил шаг и постарался дышать ровнее. Ничего себе припадок бешенства… Что-то с ним творилось непонятное в последние дни. Как тогда у Нанотеха накрыло странным предчувствием — то ли беды, то ли потери… И с тех пор свербит во всем теле: я хочу туда. Там что-то шевелится, там что-то происходит, и я должен быть рядом.
Может, и правда дедушка что-то забыл в институте. А я найду.
Ну и бред!
Это возрастное, подумал Леха, я же знаю, я читал. Это гормональная буря дает такие спецэффекты, веселее, чем в кино. Пора завести подружку, а то ведь так и свихнуться недолго. И придумать, черт возьми, себе применение в жизни. Не болтаться туда-сюда, как дерьма кусок, а двигаться вперед.
А те трое идиотов еще раз подвернутся — буду бить. Ногами. Двоих я точно свалю, а там поглядим, кто кого. Если не пропущу удара в голову, от которого «поплыву», убежать всегда смогу. Но сколько можно бегать? И сколько можно всех жалеть?!
Вот такая у нас будет позитивная программа на ближайшее время…
Леха привычно ткнул пальцем в контакт домофона, вошел в подъезд, вызвал лифт. Взбежать по лестнице было бы куда здоровее, но от этого можно нагреться, и мама решит, что поднялась температура. У мамы рука как градусник… Кстати, что там с рукой?
Ну рука как рука.
Леха несколько раз моргнул и пригляделся.
Царапины на левой руке не было.
Она не затянулась, не поджила.
Она исчезла.
Глава 15
На первый урок девчонки опоздали, появились уже к середине. Мария извинилась и положила на стол учительницы допуск от завуча. Та равнодушно кивнула: садитесь. Ей было все равно, раз формальности соблюдены, учебный год только начинается. А вот класс сгорал от любопытства. Мария никогда не опаздывала: точность — вежливость королей. Норму «академического опоздания» на пятнадцать минут считала лазейкой для разгильдяев.
Только Даша, верная и не болтливая, с которой они сдружились еще в детском саду, знала, откуда взялась такая собранность. «Все на меня смотрят, а видят деньги моего отца, — однажды бросила в сердцах Мария. — Оступлюсь хотя бы по мелочи, сразу начнутся пересуды: вот, богатая дурочка
