тамошний народ сразу понял, как отозваться. На день рождения Михалборисыча инженеры-стендовики преподнесли ему махонькое стеклышко в красивой рамке. На рамке гравировка: «ЗИП [1] бота 9-й серии. Русские нанороботы — самые русские нанороботы в мире!» И ничего не видать в стеклышке, прозрачное оно. «Что-то мне боязно! — сказал директор. — Знаю я эти ваши испытательские приколы…» — «Да ничего там страшного, так, пошутили слегка!» — бодро заверили стендовики. В лаборатории удалось разглядеть на стекле капельку клея, в которую влипли три микроскопические песчинки: кувалда, пассатижи и штопор…
Леха и программист Петя быстро накидали еды на подносы и очень удачно захватили столик у окна. За окном был роскошный осенний вечер, а главное, в стекле отражался весь зал, и было удобно разглядывать девчонок, не привлекая лишнего внимания. Леха заметил вдалеке Дашу, Мария еще не пришла, у нее был какой-то свой хитрый график. Поговаривали, она частенько заглядывает в кабинет к Михалборисычу — то ли директор лично натаскивает «перспективный кадр», то ли просто запал на малолетку, дело житейское. В любом случае беды не будет, он же знает, кто ее отец. Папа у Марии человек совершенно очаровательный, только прошлое его, хм… Пиратское, мягко говоря. Чемоданы с черным налом, черные пистолеты и чуть ли не черные метки. Ежели чего, такой папуля не посмотрит, что ты метишь в президенты, он сначала оторвет тебе яйцо, а потом, уже ухватив плоскогубцами второе, задумается. И ходи, как дурак, с одним яйцом. Это если папуля вовремя опомнится, конечно…
Леха подсматривал за Дашей и любовался тем, как элегантно сидит на ней белый халат, как спокойно и естественно она держится, какая чудесная у нее улыбка… За столиком, где она сидела, не было свободных мест: ребята из ЦУПа, здоровые уже лбы, интенсивно распускали перед школьницей хвосты. Ну-ну. Огребет кто-то скоро костылем. А если вдруг пострадавший опознает в Дашином отце легендарного наладчика Решетникова, на которого электромагнит упал, — ой, чего бу-удет… Леха, пока не пришел в Нанотех, знать не знал, что этого несчастного тут регулярно поминают на инструктажах по технике безопасности, и прозвище у него есть — Иоанн Нанокреститель. Был, говорят, толковый мужик, а потом в реанимации накрыло его откровение свыше, и тю-тю. Какой из этого следует вывод, молодые люди? Вывод такой: не стой под стрелой! У нас только нанороботы маленькие, а техника увесистая, размажет за милую душу, маму позвать не успеешь. Теперь распишись в журнале, что все понял, инструктаж окончен.
«Хороша Даша, да не наша», — в сотый раз напомнил себе Леха. Повернулся к Пете и спросил:
— Ну, и чего дальше было?
— А-а… Дальше было два месяца в скафандрах, — важно сказал Петя. — Семенов из «чистой» не вылезал, а я крутился на подхвате и боялся, что он меня вот-вот попросит написать заявление о переводе в другую лабу. Этот старый черт потом сказал, что я, конечно, тормоз, но остальные наши программеры еще хуже. Самомнение у него фантастическое, конечно… А делали мы, в общем, довольно простой сенсор, то есть переделывали, потому что его надо было всадить в такое место…
Леха слушал так внимательно, что не получалось жевать. Петя за глаза часто поругивал Семенова, обзывал то «нанодинозавром», то «нанотроглодитом», но уважал его, это было заметно. Они с Семеновым успели основательно потрудиться на тонкой доводке девятой серии, по большей части переделывая или «всаживая» то, что криво выходило у непосредственных подчиненных Рыбникова. Бывшая лаборатория Деда играла в Нанотехе роль «скорой помощи», в нее тащили все проблемные узлы. Сейчас был период затишья, но Петя не унывал: рано или поздно свалится такая заковыристая работа, какой во всем институте не сыщешь.
А еще Петя много знал о пятой серии, боготворил Деда и был совершенным фанатом репликаторов. О сложностях и парадоксах репликации мог говорить бесконечно. Проходя мимо модели «пятерки», замедлял шаг и вздыхал. «Пятерка» была для него чем-то вроде фетиша. По словам Пети, она символизировала не просто научный прорыв — это была дверь в новый мир. Тот мир, в котором, по всем понятиям, должны были жить нынешние поколения — а им не дали. Запретили. И навязали другую жизнь, красиво раскрашенную, только совершенно чужую. Петя был старше Лехи лет на двенадцать, но думали они одинаково. Под белой форменной робой Петя носил футболку с издевательским лозунгом: «Я люблю государственно-монополистический капитализм!» Однажды он на проходной столкнулся с Михалборисычем, тот прочел, что на Пете написано, и сказал: «Смело. Молодец, что не боишься заявить о своих политических взглядах. Хвалю. А вот я на самом деле люблю эту фигню! Только никому не говори!»
В общем, Петя был парень свой. Леха сам не заметил, как, нарушая запрет Семенова, выложил Пете все, что знал о пятой серии и ее непростой истории. Программист оказался благодарным и внимательным слушателем. И в свою очередь, точно как Семенов, посоветовал с кем попало о «пятерке» не болтать. Потому что институт большой, люди попадаются разные, и помимо стукачей службы безопасности тут могут бродить по этажам самые настоящие тайные агенты ФСБ. Нехороший случай с Гуревичем имел место, по историческим меркам, вчера. И пострадать за одну только мечту о репликаторах очень даже можно…
— Приятного аппетита! — раздалось сверху. Леха поднял глаза.
Рядом со столиком остановился румяный дядька в халате с синей врачебной эмблемой. «Зарецкий Антон Сергеевич», — прочел Леха на бэдже. Фамилия показалась ему знакомой.
Петя в ответ на приветствие что-то неразборчиво хмыкнул, Леха кивнул.
— Вы как себя чувствуете, Алексей Викторович? — спросил Зарецкий.
— Э-э… Хорошо, — неуверенно отозвался Леха. — А что?
— А ничего, — сказал Зарецкий. — Совершенно ничего. Почему все так напрягаются, едва увидят доктора? Уж от вас-то, Алексей Викторович, не
