— О, если бы я до сих пор не знал, что я единосущ, — то догадался бы сейчас! Ты — это я, я! Тысячу раз говорил себе: прикажи летчику открыть люк — и прыгай! Возьми у Вестника пистолет — и выстрели в себя! Попробуй, познай границы бытия!.. Ха, тысячу ра-аз! Это ис-ку-ше-ние-е, мой дорогой двойник, этого делать нельзя!
— Кто же может искушать тебя?
Опять посерело лицо, тоскливо опустились концы губ.
— В глубинах моего «я» заложены и семена гибели.
Неловко цепляясь длиннопалыми руками за язвы скалы, он встал и выпрямился во весь рост — на худых, как палки, ногах, сутулый, с развевающимися жидкими прядями над курчавым воротом.
— Раз я всеобъемлющ и всемогущ — значит, могу уничтожить и себя. В конце концов, разве Вселенная не гибнет и не заменяется другой, когда я засыпаю?
Шагнув вперед, он вдруг цепко схватил Вирайю за локти. Зубы сжимали мундштук, и речь стала совсем невнятной.
— Никто из вас никогда не говорил со мной, как ты… никто, кроме нее!
— Кроме… кого?
— Ну, это глупо. Зачем я буду рассказывать самому себе?
Его зрачки сливались по цвету с радужкой — словно одни безумно расширенные зрачки чернели на фоне красноватых белков. Такие страшные «глаза» бывают на срезе агата. Вдыхая табачный перегар пополам с запахом сладких духов, Вирайя вдруг представил себе, как он схватит носатого за горло, повалит и будет до изнеможения топтать ногами. Тот, наверное, что-то увидел во взгляде архитектора, поскольку сразу отпустил его локти и попытался затянуться погасшей трубкой. Снова явилась на свет зажигалка — золотая коробочка с узором светоносных камней.
Он тщательно раскурил трубку, отвернулся и, не попрощавшись, не оглядываясь, побежал вверх по осыпи. Нелепый, тощий, голенастый, в расхристанном кожухе с мотающимися полами. Взобравшись с неожиданной ловкостью паука, сутулым силуэтом мелькнул на фоне холодной синевы, в свете двух дисков — Солнца и серебристой звезды, которая уже была не намного меньше Солнца. Исчез.
Постояв еще немного, архитектор зарылся лицом в цветы, жадно втягивая ноздрями горьковатый, почти воображаемый запах сырых лепестков. Разгадка вертелась у самой поверхности, но в руки не шла. А может быть, он просто боялся принять разгадку?
О, эта вечная борьба с собственной трезвостью! Хлестнул по натянутым нервам суматошный, оглушительный треск. Из-за свинцового, морщинистого утеса выплыла тройка пузатых черных «стрекоз». Одна из них отделилась от строя, и как-то боком, со страшной быстротой понеслось на Вирайю. Мгновенно оглохший, исхлестанный пыльным ураганом от винтов, он увидел совсем близко крылатый каравай на брюхе машины, и стертый протектор одного из колес, и — в прозрачном синем пузыре кабины — каски Вестников…
Ожили вековые, выцвевшие кадры Савитри: прямо в лицо Вирайи смотрел черный круглый глаз пулемета. Выронив букет, архитектор побежал, споткнулся, ободранными руками обнял валун… Ему показалось, что за спинами Вестников мелькнуло лицо знакомого старика-иерофанта, злое и растерянное, а затем — алый плащ.
И «стрекоза», взяв крен на другой борт, чуть ли не хвостом вперед унеслась от Вирайи. Две другие уже скрылись за краем осыпи.
Дрожащими руками подобрал он цветы. Сердце бешено колотилось, плясали пятна тьмы, словно дефекты пленки. Брезгливо содрал с букета бурый от пыли жгут…
Вирайе трудно было держаться на ногах, не то что лезть наверх — и все-таки он торжествовал. Он карабкался по качающимся глыбам древнего обвала, смеясь и прижимая к груди охапку цветов. Он смеялся, хотя пальцы его были окровавлены.
Больше не существовало ни загадок, ни сомнений, ни бередящих душу вопросов. Впервые за долгие годы, начиная с горячечной, втайне от всех, работы над городом мечты в зеленом альбоме, с первых крамольных вечеринок у Эанны, пришла звонкая, солнечная ясность. Такая же солнечная, как вершины этих великолепных гор, — изгаженных, изгрызенных железными кротами, залитых кровью тысяч рабов во имя сохранения жизни… чьей? Горы великие, чьей?
Он смеялся и плакал, поднимаясь и утирая слезы обшлагом орденской рубахи. Теперь Вирайе хотелось только одного: чтобы скорее подошла к Земле белая, праведная, разящая звезда и одним ударом уничтожила всю копошащуюся человеческую слизь…
Глава XI
Существо это обучало их строить дома, возводить храмы, писать законы и объясняло им законы геометрии. Оно научило их различать семена земные и показало, как собирать плоды.
