Когда хозяйка приумолкла, я спросил как бы невзначай:
— Ты ничего не слышала о волшебной горе — там, за перевалом?..
Аши не торопилась отвечать; морщинистая маска была бесчувственна. Да поняла ли она? Слыхала ли вообще о других местах, или же интересы ее не простираются дальше дома и стада?..
Допив остывший чанг, я попросил старуху устроить нас на ночлег. Поклонившись, она сказала, что девушку может уложить прямо здесь, перед очагом, а меня проводит в чулан. Стараясь не потревожить, отстранил я от себя спящую Ханну, вместе с Аши устроил летчицу на шкурах.
Вдруг хозяйка посмотрела на меня живее прежнего, даже с хитрецою, и спросила, почему белая женщина идет паломницей в Тибет. Ведь, насколько ей известно, белые верят в Ису, которого казнили и он потом стал богом?..
Черт тебя дери, подумал я, — неплохая сообразительность для дикой горянки! И знания, несомненно, выше, чем она пытается показать… Что она скрывает? Или это просто мои страхи, въедливая орденская подозрительность?..
Я рассказал, что белая девушка — дочь большого начальника в Индии, английского губернатора; она прочла в книге о чудесах Лхасы и теперь хочет своими глазами увидеть заповедную землю великих лам.
Равнодушно приняв мое пояснение, Аши предложила отправиться в чулан. «Рано еще», — ответил я. «Сначала согрей мне воду, чтобы я мог умыться». Старуха засеменила к посудной полке, движения Аши показались мне скованными. Неужели боится — кого? Смиренного паломника, чтящего ахимсу[31]? И почему забеспокоилась только сейчас? Оглядывается через плечо, медлит… Дьявольщина! Глупо было бы наставить на нее пистолет и потребовать сознаться… в чем?! Нет, это уж точно дает себя знать переутомление… Не суетитесь, почтенный Раджнарайян- бабу! Вас просто тошнит от собственной многодневной немытости…
Прихватив с собою медный таз и кружку, отправился я на крышу. Раздевшись и стараясь не замечать холода, облил себя горячей водою, намылился… Уф! Я ощутил себя новым человеком, когда тело мое облекла свежая пара тонкого шерстяного белья.
Надев брюки и сапоги, я принялся тщательно застегивать на себе шедевр берлинского портного — жилет, хранивший в карманах лекарства, патронные обоймы, сухой спирт, планшет с картами, документы на несколько фамилий… Под мышкой пристегнул я кобуру: затем настала очередь куртки.
Уже одетый, я не спешил возвращаться в дом. Надо было выполнить ежедневный ритуал, одновременно уточняя дальнейший путь…
Когда Люцифер, самый прекрасный и гордый из архангелов, восстал на равного ему, но случайно достигшего высшей власти, чванливого Демиурга, — навстречу герою и его легионам выступил ангел с душой раба, тупой рубака Михаил. Случилось так, что во время поединка, от которого дрожали миры, Михаил своим огненным мечом выбил из короны Люцифера сверкающий зеленый камень.
Гигантский кристалл, полный магических свойств, упал на юную Землю, где тогда еще не было людей, и раскололся на части. Миллионы лет спустя из самого крупного обломка была сделана чаша, служившая на тайной вечере Христу — по учению нашего Ордена, арийскому просветителю, чья попытка очеловечить евреев кончилась распятием… Затем в эту чашу собрал кровь из ран умиравшего на кресте миссионера Иосиф Аримафейский.
Чаша стала известной, как Святой Грааль; недавно по воле Главы Ордена ее разыскивал адепт Отто Ран. Намного меньшему числу людей ведома участь других кусков зеленого светоносного камня. Их судьба таинственна и чудесна. Крошечный осколок, отшлифованный руками скрытых от мира Мастеров, стал маяком на пути к моей цели; вот сияет он тревожно, остро, когда я поворачиваю ладонь в нужном направлении…
Хорошо, что часть моего внимания всегда настороже. Боковым зрением поймал я бесшумно двигавшееся пятно, сгусток темноты возле входного лаза.
Делом секунды было сунуть маяк в карман и всем телом повернуться к врагу. Но он не уступал мне в быстроте и ловкости. Нечто сгорбленное, пока для меня — безликое, кинулось в ноги. Не удержавшись, я упал через него, но успел сгруппироваться и сразу вскочил.
Внушать не представлялось возможным — человек этот был погружен в забытье наяву, то ли наркотическое, то ли вызванное чужой волей. Я был наслышан о гипнозе тибетских лам, об их умении превращать человека в существо, неподвластное холоду, боли и усталости; в живое орудие без размышлений и колебаний любой ценой выполняющее приказ своего духовного владыки. Передо мною был такой человек. Я чувствовал оцепенелость его сознания, сжавшегося в одну точку: убить!
Он волчком закрутился на месте — низенький, рукастый — и вновь, пугая молчанием, побежал на меня. Уйдя с его пути, я со всей силой выбросил кулак — ошеломить, оглушить прямым ударом… Но, хотя я считался неплохим боксером, сейчас поразил только воздух. На мгновение показалось мне, что мой противник — призрак, сотворенный словом мага… Удар в пустоту пошатнул меня. Поймав краткую заминку, враг стремительно прыгнул, и мне пришлось спасаться чуть ли не акробатическим кульбитом.
Он бросился на меня сверху, не дав подняться, И в этом была его ошибка. Вставая, был бы я менее устойчив… Левой рукой враг стиснул мое горло, правой, вооруженной, ударил в грудь — темнота помешала прицелиться, клинок скользнул по плечу, будто змея укусила.
