белесыми бровями. Щеки его были впалы, и на них виднелись мелкие оспинки, а волосы космами спадали на низкий лоб.
Вдруг едва приметная улыбка пробежала по тонким губам мальчика и почему-то произвела на Печорина неприятное впечатление. На миг ему показалось даже, что тот не так уж и слеп. Хотя разве можно подделать бельма? Да и зачем?
– Ты хозяйский сын? – спросил Григорий Александрович.
– Нет.
– Кто же ты?
– Сирота, убогий.
– А у хозяйки есть дети?
– Дочка есть, да только сейчас где-то ходит!
– Так поздно? Где же?
– А бес ее знает.
Григорий Александрович вошел в хату: две лавки, стол и огромный сундук возле печи составляли всю ее мебель. На стене ни одного образа – дурной знак!
В разбитое стекло врывался ветер, наполненный озерной влагой.
Печорин вытащил из чемодана восковой огарок и, засветив его, стал раскладывать вещи. Поставил в угол шашку и ружье, пистолеты положил на стол, разостлал бурку на лавке. Денщик пристроил свою на другой и через десять минут захрапел.
Григорий Александрович заснуть не мог: перед ним во мраке все вертелся мальчик с белыми глазами. То Печорину казалось, что он притаился где-то и наблюдает за ним, то чудилось, будто слепой проник в комнату и крадется к его постели, сверкая во тьме своими бельмами. Один раз, когда он задремал, привиделось даже, что в руке у мальчишки занесенный для удара топор: на лезвии темнела влажная, свежая кровь, будто он уже кого-то зарубил. Григорий Александрович мигом пробудился – сон как рукой сняло!
Так прошло около часа. Месяц светил в окно, и луч его играл по земляному полу хаты. Вдруг на яркой полосе, пересекающей пол, промелькнула тень!
Григорий Александрович привстал и взглянул в окно: кто-то вторично пробежал мимо него и скрылся, бог знает куда. Человек этот не мог спуститься по отвесу берега, но больше деваться ему было некуда.
Печорин встал, накинул бешмет, опоясал кинжал и тихо вышел из хаты. Навстречу ему медленно шел слепой мальчик. Григорий Александрович притаился у забора.
Мальчик уверенно, хотя и осторожно, прошел мимо него. Под мышкой он нес какой-то узел и, повернув к берегу, стал спускаться по узкой и крутой тропинке. Печорин пошел за ним на таком расстоянии, чтоб не терять из вида.
Тучи тем временем постепенно затягивали месяц, и на озере поднялся туман.
Григорий Александрович с трудом спускался, пробираясь по крутому берегу. Слепой же впереди вдруг приостановился и свернул направо. Он шел так близко от воды, что, казалось, сейчас волна его схватит и унесет, но по уверенности, с которой он ступал с камня на камень и избегал рытвин, было ясно, что это не первая его прогулка.
Наконец мальчик остановился, будто прислушиваясь к чему-то, сел на землю и положил возле себя узел. Григорий Александрович наблюдал за ним, спрятавшись за скалой.
Спустя несколько минут на берегу показалась белая фигура. Это была женщина. Она подошла к слепому и села возле него. Ветер приносил Печорину обрывки их разговора.
– Что, слепой? – сказала женщина. – Буря сильна. Он не придет.
– Он не боится бури, – ответил мальчик.
– Туман густеет.
– И это ему не помеха. Зачем ты говоришь про бурю и туман? Он придет. Миновало много дней, и он придет. Ты сама знаешь, – в голосе слепого не было осуждения или недовольства. Только печаль.
Последовало молчание, однако через несколько минут мальчик оживился: он вдруг ударил в ладоши и сказал:
– Видишь, я прав! Это не вода плещет, это
Женщина вскочила и стала всматриваться в даль. Кажется, она была обеспокоена. А может, и напугана.
– Ты бредишь, слепой! – сказала она резко. – Я ничего не вижу.
Григорий Александрович, сколько ни старался различить вдалеке что-нибудь наподобие лодки, не сумел. Или у мальчика действительно был уникальный слух, или он обманывал женщину.
Однако минут через десять между волнами показалась черная точка. Она то увеличивалась, то уменьшалась и быстро приближалась к берегу.
Григорий Александрович подумал, что пловец, решившийся в такую ночь пуститься через озеро, должен иметь не только мужество, но и вескую причину
