Направляясь в центр города, Григорий Александрович шел бульваром, а затем поднялся по узкой тропинке к Елизаветинскому источнику, где обогнал толпу мужчин – штатских и военных, – проводивших его любопытными, но нарочито равнодушными взглядами. То, что никто в Пятигорске пока не знал Печорина, доставляло ему немалое удовольствие.
Свернув за угол, Григорий Александрович двинулся вдоль небольшой уютной аллеи с деревянными скамейками, и тут же приятное впечатление от города было досадно испорчено.
Впереди показался чернявый офицер в чине поручика. Он вывернул с какой-то боковой дорожки и шел, слегка пошатываясь, в том же направлении, что и Григорий Александрович. Вдруг он резко остановился, словно в раздумье, а затем, согнувшись пополам, изверг на гравий аллеи содержимое желудка.
Событие это было столь неожиданным, что Печорин, не раздумывая, в тот же миг изменил направление движения и скрылся за ближайшими кустами. Похоже, местные офицеры от безделья слишком увлекались горячительными напитками – даже и по ночам.
Неприятный осадок продержался на душе у Григория Александровича недолго. Утро было слишком солнечным, а природа – полной жизни. Казалось, в таком месте просто не может приключиться ничего скверного. Настоящий райский уголок, укрытый от земной суеты горами и деревьями – минводы, в общем.
Наконец Григорий Александрович добрался до колодца, сложенного посреди небольшой площадки из желтоватых нетесаных камней. Смотрелось сооружение весьма живописно. Не хватало разве что пары верблюдов и погонщика в чалме и расшитом кафтане.
Судя по всему, это было одно из популярных мест Пятигорска. Остановившись на углу, Григорий Александрович по военной привычке огляделся – оценил диспозицию, так сказать.
Несколько раненых офицеров сидели на лавке, подобрав костыли. Около десятка дам расхаживали по площадке, видимо, ожидая лечебного действия выпитой воды. Григорий Александрович по привычке отметил среди них два-три хорошеньких личика.
На скале у павильона торчали любители видов и наводили начищенный до блеска медный телескоп на Эльбрус. Среди них были два гувернера со своими воспитанниками. Вероятно, они намеревались преподать им азы астрономии, а может, просто искали способ убить время.
– Печорин! Давно ли здесь? – голос раздался за спиной и показался знакомым.
Обернувшись, Григорий Александрович увидел молодого человека лет двадцати пяти, смуглого и черноволосого, в толстой солдатской шинели и с георгиевским крестиком на шее. Его пухловатые губы сложились в подобие неуверенной улыбки, которой он, впрочем, пытался придать вид определенной развязности.
Звали молодого человека Грушницкий.
– Сам я неделю назад прибыл, – сообщил тот, сердечно обняв Григория Александровича. – Прежде тебя.
Грушницкий был юнкером, получил ранение в ногу и приехал в Пятигорск на лечение. Он стоял, опираясь одной рукой на костыль, а другой покручивая черный ус. Поза его была весьма живописной – на самом пределе натуральности.
– Здравствуй, здравствуй, – проговорил Григорий Александрович, оглядев приятеля с головы до ног. – А ты все мечтаешь стать героем романа?
Грушницкий расхохотался, по-мальчишески запрокинув голову, однако, когда он заговорил, было заметно, что слова Григория Александровича его задели.
– Почему это? – вопрос прозвучал небрежно, однако в тоне чувствовались напряженные нотки.
– Да нет, это я так, к слову, – не захотел развивать тему Григорий Александрович, вспомнив, что Грушницкий всегда болезненно реагировал на любые намеки по поводу его тяги к дешевому романтизму. – Просто ты, помнится, говорил, что причина, побудившая тебя вступить в полк, навеки останется тайной между тобой и небесами.
Грушницкий посерьезнел и кивнул едва ли не с трагическим видом.
Печорин был уверен, что тот влюбился, решил, что не достоин предмета своих воздыханий, и поступил в армию, чтобы «страдать» от разлуки. Возможно, он ошибался в деталях, но по сути наверняка был прав.
– Расскажи мне лучше, как тут все устроено, – попросил Григорий Александрович.
– Охотно, – оживился Грушницкий. – Пьющие воду утром вялы, как все больные, а пьющие вино вечером несносны, как все здоровые. Женщины играют в вист, дурно одеваются и по-французски изъясняются так, что уши вянут. В этом году из Москвы приехала княгиня Лиговская с дочерью, но я с ними не знаком. Моя солдатская шинель – как печать отвержения. – Лицо у Грушницкого, словно по заказу, сделалось трагическим. – Участие, которое она возбуждает, тяжело мне, как милостыня.
– Пятигорск напоминает райский уголок, – заметил Григорий Александрович, меняя тему. Высокопарность всегда вызывала в нем раздражение. – В таком месте не жаль и умереть.
– Не все и здесь бывает спокойно, – заметил Грушницкий. – Сегодня с утра, например, закрыли Цветник. Это такой парк для прогулок, очень любимый местной публикой.
– А что случилось?
– Понятия не имею. Оцеплен полицией. Говорят, осыпается грот, и власти боятся, что кого-нибудь из любителей уединения завалит камнями. Все
