— Мм-му! — из подмышки отозвалась мать.
— Что?
— Не заберу! — членораздельно повторила она.
— Та-а-ак!..
— Ты не понимаешь: Ефим вбил себе в голову, что недостоин просить моей руки, пока снова полноценным не станет. Он из-за меня!.. Понимаешь, из- за меня туда отправляется! А я не могу так!
Убью Большакова. Убью и откачаю, а потом снова убыо. И повторю этот процесс раз… дцать.
— Чушь! Он туда отправляется в первую очередь из-за себя!
— Нет! Не говори так! — загорячилась мама.
— Мам, я был на его месте, — устало опускаюсь обратно на стул, — мне повезло: в тот момент, когда со мной все произошло, некогда было задумываться над высокими материями — я просто выживал как мог. Но вот когда нашел, как можно восстановиться, тогда-то меня и затрясло. Я же искал постоянно способы ускорить, можешь мне поверить. И Ефим ищет, только не там, где надо. И забывает, что воевать на земле — не то же, что в воздухе, где он, может быть, и гений: спроси как-нибудь Алексея о его приключениях. Знаешь в чем прикол? В воздухе получишь — и почти всегда с концами: кроме Большакова с Новиковым, лишь одного Григория и знаю, кто выжил. А на земле спасут… а на самом деле многие предпочли бы сразу, не мучаясь! И я видел таких калек: это уже не люди — тени. Хуже, они еще могут в чудовищ превращаться. Ты готова с таким связать свою жизнь навсегда?
— Иногда нужно просто верить, — с убежденностью фанатика возразила мать, — потери в корпусе не такие уж и высокие, как ты думаешь.
— Да плевать, высокие или нет! Меня не устраивает, что ты можешь в этом проценте оказаться! — опять завожусь я.
— Целителей никогда не трогают. В худшем случае берут в плен и потом обменивают.
— И это мне говорит женщина, лежавшая в коме три года! Мама, снаряду все равно, одаренная ты или нет — как ты не поймешь?
— Хорошо, давай рассудим по-другому: останусь я здесь. Ты ко мне переедешь? — Я растерянно посмотрел на нее, не зная что сказать. — Не мучайся: не переедешь. Ты слишком привык за эти годы жить самостоятельно, за тобой твои люди, дела. Я могла бы переехать к тебе, но это создаст неудобства нам обоим.
— Мам!..
— Что «мам»? Ты и Потемкины — думаешь, я не знаю?
— Трепло! Убью Большакова! — С особой жестокостью.
— Ефим ни при чем. Похороны князя по всем каналам транслировали: думаешь, я своего сына в толпе не узнаю?
— Мам! Я хотел оградить тебя от них! Ты не думай!.. — заоправдывался я.
— Верю! И даже благодарна: видеться с ними я не хочу, здесь ты правильно догадался. Мне дорого стоило принять твое сближение с ними, но от судьбы, видимо, не уйдешь. Не расстраивайся, — попыталась приободрить меня она, видя мое замешательство, — я знала это с самого твоего детства. Елизар Андреевич, царство ему небесное, из-за этого меня и удочерил, уберечь хотел. Кто ж знал, что он так быстро скончается?..
Да как же! Уберечь! Это тебе он лапши навешал, а на деле там черт ногу сломит, в его мотивах!
— Но мы сейчас не об этом, — продолжила мать. — Митя — уже отрезанный ломоть, ему теперь не до меня. Увидеться на полдня раз в полгода… Ну, может, летом еще приедет ненадолго… Ты с Потемкиными. Ефим уедет на войну, и что я? Как
— А как я буду жить, зная, что ты в опасности? А Митька как? Мама, почему ты нас опять бросаешь?! Может, и я тебе неродной?
Боль от пощечины прервала мой отчаянный монолог. Пасха, похоже, надолго станет моим самым нелюбимым праздником.
На скамейке в крохотном скверике перед домом главы ПГБ я сидел долго, перебирая, что могу предложить всесильному человеку за его вмешательство в судьбу матери. Замкнутый порочный круг: уберегая мой секрет, мать ничего не сказала Ефиму о моей роли в его восстановлении, зато как верная подруга собралась последовать за ним на край света. Теперь, чтобы спасти мать, мне придется продаться Тихону Сергеевичу — никого другого, обладающего такой властью, среди своих знакомств я как ни искал, не смог найти. Оставалось только надеяться, что Милославский и сам не особо заинтересован, чтобы единственный по-настоящему близкий человек его подопечного сгинул на краю земли ни за понюшку табаку. А если заинтересован?.. Невооруженным же взглядом видно, как нас специально от Митьки отдаляют! Бли-и-ин, как же все сложно-то!..
— Между прочим, охрана уже всполошилась, — раздался над ухом знакомый голос Кугурина.
— Здравствуйте, Антон Алексеевич! — поздоровался я с помощником хозяина дома.
— «И думы тяжкие гнели его чело…» — оглядев меня, процитировал мужчина что-то из былинного эпоса. — Пойдем в дом, Тихон Сергеевич уже минут пятнадцать на тебя из окна любуется. Обедать не садится, а в его возрасте режим соблюдать надо. И, кстати: Христос воскрес!
— Спасибо, что-то слышал об этом… — невесело отшучиваюсь я, но тут же исправляюсь: — Воистину воскрес!
— Богатым будешь! — выслушав мое приветствие, заявляет Тихон Сергеевич, — Вот не поверишь, но только вчера тебя вспоминал!
— Плохим или добрым словом?
