пропали.
— Как «пропали»? — не на шутку переполошился я.
— Просто одним утром ушли и не вернулись.
— Так, и что?
— Борька у Ли спросил, тот ответил, что волноваться не надо, уехали но делам.
От сердца немного отлегло, непонятки продолжаются, но, похоже, это никак не связано с моими перипетиями. По крайней мере, их не похитили, не убили, а ушли они добровольно. Обидно, конечно, но переживу это.
— Уехали — значит, уехали, — устало откликаюсь, — вольную им подписал, так что свободные люди, имеют право. Все равно отсюда ничего не сможем сделать. Еще что наши говорят?
— Ждут нас: они, похоже, след похитителей фур взяли. Я не все понял, Костин шифровался по телефону, но вроде как есть кого расспросить, дело за твоими талантами.
— Хорошая новость. Еще что?
— У них больше ничего. Я пару вариантов для нас присмотрел, но решение за тобой. Ваньку проведал — поселился в общежитии, но хочет потом квартиру снимать. Тебе привет передает, ждет в гости. Предлагаю завтра утром склады посмотреть, Метлу навестить — и в Москву, если дел больше нет.
— Есть у меня одно дело. Так что ты — в Москву, а мне задержаться придется еще на день-два.
— Фуры могут уйти, — предупреждает Олег.
— Плевать, мое дело важнее.
Земеля внимательно смотрит на меня и веско произносит:
— Я с тобой тогда.
— Вряд ли тебя туда пустят, но если останешься, буду благодарен. Мне спокойнее будет.
— Плохие предчувствия? — всерьез интересуется пилот.
— Нет, ничего такого. Хочу просто поговорить кое с кем.
Мне уже надоело, что многие вокруг знают обо мне больше, чем я сам.
Не пора ли узнать причину?
Жарко. Стены монастыря давали прохладу, но при любом выходе наружу ряса липла и путалась в ногах, напоминая о принятом сане. Нет, старик не тяготился своим монашеством. Лет ему было немало, жена давно скончалась, упокой Господь ее душу. Да и молодым стоило дать дорогу…
— Господин… к вам посетитель. — Постучавшийся послушник доложил как-то неуверенно, что сразу привлекло внимание.
— Ко мне? — Мало ли кто мог приехать, но именно сегодня никаких визитеров не ожидалось.
— Он сказал — к монаху лет семидесяти восьми, принявшему сан в июле тысяча девятьсот девяносто шестого года и обладающему влиянием.
— Любопытно…
— Из всей братии только вы подходите под определение. И еще он передал это, — послушник развернул грубоватую ткань, являя на свет старинную золотую чашу с вложенным документом, — мы все проверили: чаша чиста, бумага тоже.
Лист бумаги гласил, что чаша датируется концом шестнадцатого века и с большой долей вероятности принадлежала первому в династии Романовых — Михаилу Федоровичу. Экспертное заключение было подписано директором Петербургского Государственного музея и имело все необходимые печати и отметки об экспертизах. Приложенная к официальной бумаге записка гласила: «Я подумал, вам будет приятно вернуть имущество вашего предка. С всемерным уважением, Егор Васин (бывш. Васильев)».
— Наш пострел везде поспел… — скрипуче пробормотал себе под нос монах. — Еще что-нибудь было?
— Нет, господин, только это.
— Ну что ж, уважим дарителя. Он еще здесь?
— Да, господин. Прикажете просить?
— Проси. Но не сразу. Пусть ко мне сначала Урский подойдет.
ГЛАВА 4
До сих пор не знаю: совершаю я ошибку или нет?
