сняли путы. Какие-то люди с серой, как камень, кожей и отрешенным взглядом, принесли им похлебку, от которой исходил такой же смрадный запах, как и от всех окружающих объектов. Тем не менее, пленники, терзаемые голодом, моментально ее проглотили.
Ллиана находилась в окружении своих сородичей, с нее не спускали глаз Доран, Тилль и эльфы Элианда. Они все держались отдельной группой, в стороне от даэрденов, а главное — в стороне от людей, большинство из которых, как только закончился долгий переход и их завели в тюрьму, сразу же заснуло. Те, кто не забылся во сне, разговаривали друг с другом тихими голосами, а некоторые из людей молча плакали. Один из раненых эльфов конвульсивно дергался и, скрежеща зубами, бормотал какие-то непонятные слова. Остальные эльфы тоже пребывали в плачевном состоянии. Ллиана, смотря на них, протянула руку к Тиллю и потянула его за рукав.
— Когда нас привели сюда, была ночь, да?..
— Что?.. А-а, да, думаю, что была ночь.
— Если наступила ночь, то это означает, что Луна-Мать нас видит, даже если небо и затянуто тучами… Я могу… Я, возможно, смогу ослабить их страдания.
— Каким образом? Ты что, чародейка?
Доран отпихнул от Ллианы «зеленого эльфа» и приблизил свое лицо к ее лицу, чтобы поговорить с ней шепотом.
— Что тебе для этого нужно?
— Собери всех раненых в одном месте, а все остальные наши пусть расположатся так, чтобы нас никто не видел.
— Что ты задумала? — послышался чей-то голос.
Доран, Тилль и принцесса Элианда одновременно повернулись в сторону того, кто произнес эти слова. Это был высокий эльф с длинными черными волосами, заплетенными в две косички — так, как заплетают себе косички барды. Ни Доран, ни Тилль, ни Ллиана его не знали.
— А ты кто такой? — спросил Тилль резким тоном.
— Меня зовут Гамлин, мой раздражительный друг. Я — менестрель Эледриэля, властелина Карантора.
Он улыбнулся, а затем отвернулся от «зеленого эльфа» и слегка поклонился Ллиане.
— Вы меня не знаете, но я пел в Силл-Даре в день вашего рождения… А сейчас я просто случайно услышал ваш разговор. Простите меня. Вы хотите позаботиться о раненых?
— По крайней мере, попытаться это сделать, — прошептала Ллиана. — Я выучила песнь рун, которые…
— Нет. Они вас услышат и поймут… Их колдуны, их маги. Песню рун нужно держать в секрете. Даже если вы будете петь шепотом, они услышат и придут вас схватить. Поверьте мне.
— Я… я этого не знала.
— А откуда вы могли это знать?.. Вам это вполне простительно. Но сама идея была хорошей…
Гамлин снова улыбнулся Ллиане, а затем повернулся к Дорану и Тиллю.
— Сделайте так, как она сказала, — прошептал он. — Соберите здесь всех, кого уже вот-вот оставят силы, и прикройте нас.
Доран и Тилль даже и не тронулись с места, но затем, увидев, как Ллиана кивнула, пошли собирать раненых. Менестрель сделал вид, что он этот кивок Ллианы не заметил.
— Магия рун — могущественная, — снова заговорил он, — но существуют ведь и другие виды магии, которыми друиды, к сожалению, зачастую пренебрегают! Анод…
— Анод?
— Успокоение души. Песнь, которая родилась из Даурблады, священной арфы Дагды, и которую Луг играл на собрании богов. Она звучала бы красивее, если бы у меня была сейчас при себе моя арфа, но ее во время битвы сломали.
Гамлин опустил глаза, с его уст исчезла улыбка, и он прикрыл свое лицо ладонью в знак того, что ему стыдно. Для барда не может быть большего позора, чем утратить свою арфу. Большинство арф передавались от отца к сыну из поколения в поколение, и такие арфы хранили в себе воспоминания обо всех песнях, которые когда-либо пели, играя на них. Ллиана взяла барда за руку и заставила посмотреть ей прямо в глаза.
— Мне бы хотелось, чтобы ты научил меня петь эту песнь, — сказала она.
Менестрель из Карантора покачал головой, а затем стал ждать, оставаясь рядом с Ллианой, когда соберут раненых. Те эльфы, которые пострадали в битве меньше всего, остались стоять на ногах и образовали вокруг своих менее удачливых товарищей своего рода стену, защищающую от посторонних взглядов. Данная предосторожность была вообще-то излишней, потому в тюрьме было так темно, что никто посторонний и так ничего бы не увидел. Люди не обладали способностью видеть в темноте. Кроме того, они и не осмелились бы подойти поближе, чтобы выяснить, что здесь сейчас происходит: большинство из них боялись эльфов и их магии не меньше, чем жестокости орков.
Гамлин, продолжая сидеть, закрыл глаза и запел таким мрачным и таким тихим голосом, что поначалу его почти не было слышно. Издаваемые им звуки были похожи на вибрацию земли и представляли собой медленную, странную, непредсказуемую, почти атональную мелодию. Каждый ее звук был неожиданным, но при этом прекрасно вписывался в материю из звуков, которую медленно «ткал» бард. Он пел на древнем языке — языке богов, — и
