закончилось хорошо. Как только раздался детский плач, у меня отлегло от сердца.
Марья лежала на подушках бледная и измученная, но дышала ровно. Нянька приняла ребенка и показала мне.
– На вас похож, Силантий Матвеевич. – Она улыбнулась.
– Да где ж ты рассмотрела? – возразил я, стараясь не показать, насколько это мне приятно. – Глазюки, вон, Марьюшкины, синие.
– У новорожденных они всегда синие. Еще поменяются.
– И поменяются, не беда. Лишь бы здоровеньким рос.
– Имечко уже придумали? – Нянька явно была счастлива едва ли не меньше меня. Улыбалась, глядя на моего внука как на родного. – Как крестить-то станете?
– Алешенькой, – произнес я и вдруг понял, что это имя больше не вызывает во мне раздражения.
Да и как можно гневаться на дитя невинное? Оно ведь не в ответе за грехи отцов.
И тут словно гром ударил.
Что же я натворил?!
Как мог разлучить дочь родную с любимым только потому, что у него отец гнилым человеком был? Ведь, если разобраться, не виновен был Алексей ни в чем! Только лишь в том, что родиться не в той семье довелось!
Если разобраться… Раньше надо было разбираться, а я, дурак старый, грех на душу взял… Как же теперь у Боженьки прощения вымолить?
Марья, как письмо прочла, так почти не говорит со мной с тех пор. А мне это что нож в сердце. Больнее и не сделает никто. Да и Алексея уже не вернуть…
– Папенька, – Марья открыла глаза и поискала меня взглядом, – папенька, подойдите.
Я к доченьке едва ли на крыльях не подлетел.
Позвала!
Сжалилась!
Взглянул в ее глаза, точно прощения искал, и взял за руку. Холодная, как лед. Начал тереть ладошку, чтобы хоть немного согреть. Марья слабо улыбнулась.
– Папенька, я вас прощаю. Понимаю, что добра мне желали, да вон как оно вышло-то.
По ее щекам побежали слезинки, и у меня пелена встала перед взором, застилая образ Марьюшки, размывая его, делая едва различимым.
– Не плачьте, папенька. Все теперь будет хорошо. Покажите мне сыночка.
Нянька поднесла ребенка. Я помог Марье приподняться и передал сына. Она смотрела на него, улыбалась и плакала одновременно. Эх, как бы вернуть время, чтобы все исправить… Была бы теперь и дочка счастлива, и мальчонка при отце бы рос…
– А бабушка уже приехала? – Марьюшка подняла на меня взгляд.
– Должна к вечеру прибыть. Ты отдохни пока, столько всего вынесла.
Марья с улыбкой кивнула. Нянька забрала ребенка. Сказала, что принесет позже кормить, и велела доченьке моей поспать».
– Ох, чую, семейка была еще та… Всех поубивают, а потом раскаиваются… – фыркнул Макс, когда Федор перестал читать.
– А дальше? – Петр был, наоборот, само внимание.
– Дальше слов почти не понять… – Федя пролистнул несколько страничек и довольно ткнул пальцем в убористые завитушки. – Вот здесь еще можно текст понять. И почерк разборчив, и чернила сохранились.
– С твоими-то способностями плохой почерк – не самое страшное, – усмехнулся Кир.
– Это точно! – поддакнул Макс, жуя соломинку. – Даже завидно!
Федор только качнул головой и прищурился, разбирая генеральскую писанину.
«Евдокия Петровна приехала только на следующей неделе. Она влетела в дом, словно фурия. За ней следом плелся лакей, нагруженный коробками, тюками и свертками.
– Вы к нам что, навсегда переезжаете? – наплевав на приличия, холодно поинтересовался я.
– Солдафон, – скривилась Соломатина, – если бы не внучка, ноги бы моей в вашей глуши не было бы. И еще раз напомню – если бы она осталась со мной, то сейчас не пришлось бы решать эти проблемы.
Последнее слово она выделила особенно.
– Спешу напомнить, что именно после бала и началась вся эта история, – отрезал я.
