было первого урока.
Лаура молча вышла из машины и посмотрела на увитое плющом здание главного корпуса. Через закрытые окна из классов доносились невнятные голоса.
Когда девочка захлопнула дверцу машины, ей вдруг показалось, что за спиной у нее послышалось тихое рычание. Как будто там стоял большой разъяренный пес. Лаура остолбенела от ужаса. Больше всего на свете она боялась собак. В детстве ее укусил огромный злой дог. Ранка была пустяковая, но с тех пор девочка безумно боялась всех собак. Затаив дыхание, Лаура начала медленно поворачиваться назад. Никого. Насколько хватал глаз — никаких собак!
Только два буковых дерева, подстриженных так, что по форме напоминали огромных догов.
Зеленые скульптуры стояли в центре большого, окаймленного кустарником газона, простиравшегося от ворот интерната до его центрального корпуса. Они были любимцами Альбина Эллеркинга, местного садовника. Не было дня, чтобы он не приходил проведать произведения своего искусства, созданные им уже много-много лет назад. Вооружившись большими садовыми ножницами, он ежедневно кружил вокруг них, состригая пару-другую лишних миллиметров, обрывая не на месте торчащие листочки или укорачивая слишком длинные веточки, так что чудо-деревья постоянно сохраняли безупречную форму гигантских собак.
Эти фигуры привели в восторг не одного посетителя интерната и напугали немало его обитателей. Темной ночью или когда на парк опускался густой туман, собаки выглядели особенно правдоподобно. Некоторые равенштайнцы клялись и божились, что сами лично слышали, как доги по ночам громко лают. Ну или если не лают, то во всяком случае точно рычат.
До сих пор Лаура считала, что все это выдумки или, быть может, кому-нибудь что-то привиделось спьяну. Употреблять алкоголь в интернате было, естественно, строжайше запрещено — и тем более заманчиво для его обитателей было нарушить запрет. Среди равенштайнцев постоянно находилось несколько человек, которые под покровом ночи тайком пробирались в Мертвый лес и предавались там разгулу. Возвращаясь обратно, им как раз приходилось идти мимо буковых скульптур, и кто знает, что им могло померещиться в темноте, да еще в таком состоянии.
Но теперь Лаура сама лично слышала, как собаки рычали! Или, быть может, все-таки показалось?
Девочка не знала, что думать. Она снова окинула взглядом огромных догов. Они стояли спокойно и неподвижно, именно так, как и полагается буковым деревьям. А между ними суетился Альбин Эллеркинг. В руках он держал садовые ножницы и, как обычно, возился с одним из своих творений.
Внезапно он прекратил работу, обернулся и посмотрел на Лауру. Казалось, он почувствовал, что она за ним наблюдает.
На первый взгляд Альбин Эллеркинг ничем не отличался от любого другого мужчины его возраста — а было ему около пятидесяти. Ну допустим, что у него действительно противный, слишком раздутый нос, а непомерно большие уши как-то странно заостряются на концах. Ярко-зеленые глаза тоже, конечно, нельзя назвать обычными. Но во всем остальном ведь он был абсолютно нормальный. Если честно, то выглядел он так, как будто в жизни своей не обидел даже мухи. Но это только на первый взгляд. Лаура сама не знала почему, но было в этом молчаливом человеке что-то такое, что заставляло ее держаться от него подальше.
Она просто не любила Альбина Эллеркинга. И особенно его Гролля.
Гроллем звали кота садовника, которого Лаура боялась еще больше, чем его хозяина. У животного был всего один глаз, второго он лишился давным-давно в неравном бою с более молодым и ловким соперником, оспаривая право на лапу и сердце своей избранницы. С тех пор Альбин Эллеркинг так избаловал и раскормил кота, что тот почти разучился ходить. Чаще всего он сидел на плече у своего хозяина, как сидят в сказках кошки на плече у ведьм. Сейчас, правда, Гролль вился у его ног.
Садовник продолжал мрачно смотреть на Лауру. Вид у него был недобрый, можно даже сказать, устрашающий.
«Кажется, я ему не нравлюсь, — подумала Лаура. — Или, может быть, я сделала что-то не так?»
Альбин Эллеркинг прославился тем, что бессовестно доносил дирекции интерната на учеников, которые нарушали устав или же имели хвосты по каким-нибудь предметам. К счастью, его доносы почти никогда не имели последствий, так как директор интерната Аврелиус Моргенштерн не был приверженцем строгих мер и поэтому чаще всего сменял гнев на милость. Но равенштайнцы все равно терпеть не могли Альбина Эллеркинга. И боялись его почти так же, как Аттилу Мордука, завхоза интерната.
Но это была уже совсем другая история.
— Лаура, хватит мечтать, — нервно сказала Заэль, нетерпеливо переминавшаяся с ноги на ногу рядом с водительской дверцей, — доставай свой рюкзак!
Девочка подошла к раскрытому багажнику, у которого с рюкзаком за плечами стоял Лукас, продолжавший играть с уимблдонским мячом Бориса Бэкера. Лаура толкнула брата локтем.
— Ты слышал? — спросила она тихо.
— Слышал что? — поинтересовался он, от удивления даже выронив мяч.
— Рычание, — ответила Лаура, просовывая руки в лямки рюкзака. — Рычание собак.
Лукас некоторое время грустно смотрел на сестру, потом молча покачал головой.
