Тролль протянул мне верхнюю правую руку, которую я крепко пожал. Тролль улыбнулся, учитывая его клыки, выглядело не очень дружелюбно, и сказал:
– Тве уф Юхельм!
Я не понял.
– Имя так. Звать.
– Ааа, меня – Васька Тримайло.
– Ты, Васка, меня бить – хорошо. Васка – сильный. Тве дружить Васку.
– Ну ты тоже ничего, молодец. Только руны твои и фокусы…
– Ты, Васка, тоже делать – не знать, что…
– А, забыли – друг?!
– Друг.
Сразу вспомнил старого Гыргу Питича: «Зет бигин зе бьютефул френдшип»[66].
Глава 11
Цена победы
Однако пока мы братались, дело перешло в руки политиков и ораторов. Надо сказать, орали обе стороны мощно, и каждый стоял на своем, призывая различные высшие силы в свидетели и требуя то вечного мира, то немедленного продолжения войны.
Русские ораторы (замечательное слово, главное, отражающее самую суть профессии) требовали мрассовские знамена, и бунчуки, и денег на восстановление разоренных деревень, а их мрассовские коллеги базлали[67] о пересмотре результатов поединка, назначении нового или по крайней мере о моральной компенсации хотя бы скотом за перенесенные тяготы военного похода.
Русские резонно отвечали, что мрассовцев никто не звал и тролль был повержен, сами видели – и горе побежденным. А если неймется, давай теперь войсками биться, только мрассовцам конец – божий суд показал, за кем правда. Да еще и слава пойдет о них как о нарушителях принародной клятвы, и их в Дикой степи за поругание чести Бархудара Тавазцы с Кеценежцами накажут, а может, и Казары нападут. Ото всех им враз не отбиться, а русские-де золота не пожалеют, чтоб так и было.
Мрассовцы парировали, что вот сщас русские золота на смерть и поругание целого народа не жалеют, а скота какого-то жалеют, чтобы степняки обратно в Жорию свою вернулись, и как на это все Христос посмотрит.
Русские заявили, что не собачье мрассовское дело, как и на что Христос посмотрит. Мрассовцы отметили давешнюю ссылку на Бархудара, который тоже не особенно иноверцев жалует, и может не такой уж большой в его глазах проступок будет, если слово, данное принародно, жадным неверующим нарушить, и стоит попробовать все же толпа на толпу – глядишь, о нарушении клятвы и рассказать-то будет некому.
Высокие договаривающиеся стороны, как водится, не могли прийти к соглашению из-за непомерных требований контрагентов.
Дело шло к вооруженному столкновению, но тут меня удивил Тве. Он подошел к группе троллей и начал что-то им втолковывать, сильно размахивая всеми четырьмя руками и громко рыкая на своем тарабарском. Вскоре от группы троллей отделились трое во главе с Тве и пошли к главному мрассовцу, красный шатер которого стоял на холме неподалеку. Через некоторое время оттуда примчался мрассовец с красным лицом и что-то проорал на своих.
Мрассовские ораторы в полном составе побежали на холм, теряя тапки. Видно, суровое наказание бывает у них за опоздание к боссу: вон как стриганули.
Через некоторое время оттуда вернулся только один, и вид у него был перепуганный и несчастный. Тон беседы и вовсе сменился. Если вкратце, гонец в униженных выражениях просил прибыть в шатер к отражению Бархудара на земле бойца Василия для беседы и заключения мирного договора. Я посмотрел на Осетра, тот кивнул и показал мне глазами на молодого русского переговорщика. Мне сто раз объяснять не надо. Я заявил гонцу, что готов прибыть, и немедленно, но негоже богатырям руки чернилами пачкать, в связи с чем желаю во-он того парнишку взять с собой для борзописания. Гонец, как видно, ничего против не имел, а может, инструкций на этот случай не получал: только склонился и засеменил к шатру.
Я и парень пошли следом. Надо сказать, что я хоть немного мандражил, но в целом на переговорах бывать приходилось, хотя мир заключал я между какими-нибудь гревскими и прельскими[68] в далекой боевой юности. А теперь, гляди ж ты, между народами будем заключать.
Парень семенил рядом, я пошел медленнее, спросил, как зовут. Оказалось, толмач Семка, из крестьян. На должности переводчика давно, выразил готовность во всем помогать, посоветовал первому рта не открывать, больше слушать и на него поглядывать, он-де, если что, знак подаст.
При входе в шатер стояла четверка батыров, мне по пояс, в полной боевой готовности, со злыми лицами, в руках железные дубины.
В шатре на троне восседал главный мрассовец, пожилой, сложения субтильного, но, правда, упакован по полной: перстни золотые с камнями на всех пальцах, в халате из золотой парчи, шапка соболья, с золотым навершием, в руках посох золотой, набалдашник в виде орла с расправленными крыльями, на шее цепь толстенная из львиных голов, на цепи огромное золотое солнце с улыбающимся лицом, украшенное драгоценными камнями.
По правую руку сидели пожилые мрассу – советники, по левую – тролли. Тве дружелюбно мне кивнул. Остальные взирали бесстрастно. Я прошел, сел
