из этого неожиданно обрушившегося на него бедлама со всей ледяной очевидностью вытекало только одно – ребенок пока так и не отыскался, и он совершенно напрасно спешил сюда.
– Да, да, я – фонд, – говорил он, вынимая из карманов деньги. – Фонд… Самый настоящий… Надежный… Вот здесь…
Он положил на стол все, что у него при себе было – все что осталось после разговора с людьми в армейских бушлатах рядом с театром. Чтобы не быть больше похожим на человечка, торгующего мандаринами, не чувствовать себя одною с ним крови, Филя готов был отдать гораздо больше, но больше у него ничего не было.
– Семнадцать тысяч пятьсот? – обернулась к нему Лариса Игнатьевна, пересчитав деньги. – У нас один билет до Москвы стоит больше тридцати тысяч.
Когда Филя запрыгнул в машину, Тёмы внутри не оказалось. Он обернулся, решив, что юноша прилег на заднем сиденье, но и там никого не было.
– Да чтоб тебя! – чертыхнулся Филя.
Уехать без Тёмы он, разумеется, не мог, хотя теперь очень спешил. Он понимал, что ничего хорошего это исчезновение, скорее всего, не сулит.
В тумане Тёма нашелся не сразу. Он сидел на детской площадке, забравшись на горку, съежившись и прижимая ладони к ушам. Его пуховик и лохматая шапка валялись на снегу рядом с лесенкой.
– Как ты меня достал! – рявкнул Филя, стягивая его вниз.
Тёма уцепился за перильца, как будто его тащили в бездонный омут, замычал, задергался, и вся хлипкая конструкция накренилась, грозя рухнуть на стоявшего под ней Филю.
– Ты кто?! Космонавт? – невпопад говорил Филя. – В открытый космос, блин, захотел?! Я тебе покажу космос! Иди сюда… Я кому говорю… Отцепил руки!
Пока он волок изо всех сил отбивавшегося Тёму к машине, тот успел два раза его укусить. Первый укус пришелся в толстый рукав пуховика на плече, и все, что Филя заметил, было лишь легким шуршанием Тёминых зубов по толстой прорезиненной ткани. Однако во второй раз юноша отчаянно изогнулся у Фили в руках и смог дотянуться до его лица. Укус пришелся в правую щеку.
Филя взвыл от неожиданной боли и стукнул Тёму головой о капот. От удара тот на мгновение перестал извиваться. Забросив его на заднее сиденье, Филя побежал за оставленными на снегу вещами, а когда вернулся, Тёма уже сидел вертикально, подвывая и сотрясаясь всем телом, как будто был подключен к высоковольтной линии электропередачи.
– На! – заорал Филя, швыряя в него курткой и шапкой, а затем с грохотом захлопнул дверь.
В машине он повернул к себе зеркальце. След от укуса отчетливо просматривался на обмороженной правой щеке.
– Дебил!
Филя посмотрел в зеркало на Тёму, который так и сидел истуканом с курткой на голове.
– Я тебе сейчас устрою…
Выпрыгнув из машины, он снова распахнул заднюю дверцу и рывком вытащил Тёму наружу. Тот уже не сопротивлялся. Куртка упала на снег, но Филя не обратил на нее внимания.
– Веди! – заорал он, заталкивая Тёму за руль. – Ты поведешь!
– Я н-н-не м-м-могу… – промычал тот.
– Можешь, урод! Вези нас! Людям помощь нужна!
Филя хлопнул дверцей, на секунду остановился у бампера, поймал Тёмин безумный взгляд через лобовое стекло, показал ему кулак, обогнул внедорожник и ввалился на пассажирское сиденье.
– Трогай, дебил!
Машина тяжело захрустела примерзшими к снегу колесами и покатилась прочь из двора. Куртка так и осталась лежать на проезжей части.
Ни в первом, ни во втором банке, в который они заехали, денег снять Филе не удалось. Банкоматы в обоих учреждениях не работали, а стойки операторов осаждали такие жуткие толпы, что даже втиснуться в помещение удавалось ему с большим трудом. Третий банк вообще был закрыт, однако собравшийся рядом народ сообщил, что вот-вот обещают начать работу. Беспокойно переминавшуюся и подпрыгивающую на месте толпу накрывало гигантское облако выдыхаемого всеми этими людьми совместного пара, и Филя почему-то решил, что в этом облаке будет теплей. Ждать в машине было нельзя. Таких из очереди немедленно изгоняли.
Оглянувшись на внедорожник и удостоверившись, что Тёма смирно сидит за рулем, Филя нырнул в гудящее от разговоров облако, где тут же наткнулся на пронзительный, вытянутый в хрустальную струну голос.
– Не надо так со мной разговаривать! – убеждала кого-то девушка в грязно-сером пуховике и в песцовой шапке. – Вообще не смей говорить со мной. Ты ничего не понимаешь. У меня мама умерла. Ее нет. А я – Алена Фролова! Я есть! Есть! Тебе ясно?!
