– Вы боитесь не узнать про нас? – уточнил Григорьев. – Если так, задавай любые вопросы, я отвечу.
– Нет вопросы. Нет будущее.
Следующие полчаса ушли на выяснение того, что означает «нет будущее».
– Ты хочешь сказать, – разобрался, наконец, в сути вещей Григорьев, – что ваши Видящие не способны раскинуть на нас карты, так? Прочесть линии руки или что они там у вас делают?
– Видящая не видит, – подтвердил абориген. – Круги нет. Доли нет. Осьмины нет, есть дни, но другие.
– Ладно, – Григорьев махнул рукой. – Ты хочешь, чтобы я по новой рассказал тебе про календари?
Абориген закивал. Григорьев вздохнул и стал рассказывать, напрочь не веря, что его хоть на малую толику понимают. Да и как можно понять, к примеру, про фазы Луны, когда у этой планеты нет спутников. Или про знаки зодиака, когда здесь другое звездное небо. Тем не менее он добросовестно принялся растолковывать системы летоисчисления, разжевывать отличие юлианского календаря от григорианского, а шумерского от славяно-арийского. Абориген с непроницаемым лицом слушал. Потом поднялся и, как обычно, не попрощавшись, пошел прочь.
– Двенадцатый день осьмины новой травы! – Кругосчет привычно пересекал селение с юга на север. – Двенадцатый день осьмины новой травы!
Закончив обход, он повернул к своему жилищу. Ива наверняка уже встала и теперь занята приготовлением пищи. Сразу повелось так, что она хозяйничала – стирала, готовила, наводила чистоту. Ждала вечерами. А после ужина устраивалась напротив, просила рассказать что-нибудь и жадно слушала, не отрывая глаз. Ива… Кругосчет улыбнулся при мысли о ней, потом нахмурился. Остановился, утер со лба внезапно пробившуюся испарину. Ива стала сниться ему по ночам. А наяву, стоило Кругосчету посмотреть на нее, его окатывало жаркой волной, и закипала кровь, жженой охрой крася щеки и заставляя твердеть плоть. То бесилась, бунтовала в нем мужская сила, та, которую Кругосчетам положено бережно хранить, чтобы дважды наполнить ею Видящую.
До осеннего равноденствия еще без малого половина доли. Кругосчет не знал, как проживет этот срок под одной крышей с девушкой. С каждым днем желание в нем становилось все сильнее, а скрывать и сдерживать его – тяжелее и мучительнее. Кругосчет бранил себя за неосторожно данное покойному Рябиннику слово. А когда думал о дне равноденствия и предстоящем на следующий день празднике невест, сердце заходилось болью, сами собою сжимались кулаки, и набухал, мешая видеть, перед глазами туман.
Ива успела собрать на стол, и Кругосчет, стараясь не встречаться с ней взглядом, уселся завтракать.
– Расскажи мне про счет кругов, – попросила Ива, когда он насытился.
Кругосчет принялся рассказывать. О том, что отсчет начался с Первой Видящей, до которой в мире царил хаос. О том, что в круге восемь долей, в каждой доле по восемь осьмин, и в каждой осьмине по сорок пять дней. И о том, что раз на круг бывает еще одна осьмина – девятая, называющаяся осьминой пропавших дней. И о том, откуда Кругосчеты знают, когда начинается девятая осьмина и сколько длится.
– А что будет, если Кругосчет ошибется? – спросила Ива.
Кругосчет ответил не сразу. Однажды ему довелось сделать ошибку. Круг и четыре доли назад он обсчитался – пропустил шестой день месяца доброй охоты. В этот день наступал срок старому Камышу. И – старик не умер, прожив лишние сутки. А Видящая тем же днем слегла с хворью и поправлялась потом долго и мучительно, с укором глядя на Кругосчета, не отходившего от ее постели.
– Кругосчеты не ошибаются, – солгал он. – На точности счета стоит мир.
– Почему?
Кругосчет задумался. Такой же вопрос задавал недавно великан Григорьев. Кругосчет тогда не сумел ответить. Почему светило восходит на востоке и закатывается на западе? Почему земля плоская и круглая, как тарелка? Почему тучи летом плачут дождем, а зимою рассыпаются снегом? Кругосчет не знал. Он знал лишь, что так было, есть и будет. И что всему в мире приходят сроки, и мир этот стоит, пока есть Видящие, которые знают, на какой день выпадет срок, и Кругосчеты, которые знают, когда этот день наступит.
– Мир состоит из случайного и определенного, – попытался объяснить Кругосчет. – Он тем прочнее, чем случайного меньше, а определенного больше…
– Ты нехорошо выглядишь, друг мой, – озабоченно сказал Григорьев, разглядывая гостя. – Не заболел часом?
Визитер и вправду выглядел не так, как обычно. Кожа обтянула щеки и словно посерела, а спокойные карие глаза глядели устало.
– Нет болеть, – ответил абориген. – Хотеть женщина. Плохо.
– Вот оно в чем дело, – понял Григорьев. – А она не хочет, да? Это не беда, дружище. Женщин много.
– Беда, – возразил гость. – Хотеть одна женщина. Долг другая.
– Тоже мне невидаль, – снисходительно усмехнулся Григорьев. – Я, если хочешь знать, в такой ситуации бывал неоднократно. И ничего, выкрутился. Главное, чтобы жена не узнала. Ну или муж, по обстоятельствам. Как там у тебя насчет этого?
Абориген не ответил, и расспрашивать о прочих подробностях Григорьев не стал.
– Мы здесь уже почти два местных года, – говорил он вечером Линаресу, – а знаем об этой расе всего ничего.
