тоже – навалятся разом – и готов новый покойник. Одной царапины достаточно – токсин убивает наверняка. Был человек, и нет человека – спекся. С другой стороны, мертвяки друг с другом не воюют, по крайней мере, до сих пор никто не видел, чтоб воевали.
– Мертвяки друг дружку не трогают, – не слишком уверенно возразил Босяк.
Нищеброд хмыкнул.
– Пока не трогали, – уточнил он. – А теперь, может статься, и наоборот. Изменилось у них что-то, например.
– Что же?
– Кто их знает. – Нищеброд пожал плечами. – Но только мне кажется, мертвяки сейчас малость другие. Не те, что были раньше. То есть не сами мертвяки – они-то, думаю, те же самые, а то, что у них в башках. Мне сдается… – Нищеброд примолк.
– Ну чего сдается-то?
Нищеброд откашлялся и буркнул себе под нос так, что Босяк едва разобрал слова – будто боялся напарник того, что выдавил из себя:
– Что они поумнели.
Спать Нищеброд улегся первым. Босяк, привалившись спиной к днищу опрокинутого вагона и выложив обрез на колени, задумался. Насчет того, что мертвяки поумнели, напарник, конечно, загнул. Но измениться они изменились, причем не в лучшую сторону, это Босяк видел и сам. Организованнее, что ли, стали, слаженнее. Словно если бы комары, многочисленные, но бестолковые и разрозненные, научились кое-как подчиняться групповому инстинкту. А возможно, и подчиняться лидерам. Вожакам. Каким-нибудь специальным комарам, особенным.
Босяк стал вспоминать, как было сначала, в первые дни после нашествия, когда мертвяки объявились в городах и началась резня, а неживые завоеватели все прибывали и прибывали числом несметным. Босяка нашествие застало в Саратове, и он помнил каждую минуту того кошмара, если не каждую секунду. Помнил, как вырывалась из города обезумевшая толпа, терзаемая ордами, легионами, армиями мертвяков. Как гибло за спинами уцелевших все живое и неживое, потому что застигнутые врасплох военные панически пытались подавить агрессию бомбовыми ударами и артиллерийским огнем. И как, наконец, добравшиеся до спасительных лесов беженцы нарвались на мертвяков и там.
Когда выжившие сумели, в конце концов, организоваться, выяснилось, что нашествие ударило по всей планете разом и что в крупных населенных пунктах уцелеть удалось немногим, хорошо если одному из ста. В сельской местности статистика была не столь удручающей. Ходили слухи, что малонаселенные и труднодоступные районы с суровым климатом практически не пострадали. Проверить слухи, впрочем, было некому – из тех, кто ушел на север и на восток, не вернулся никто. В первые месяцы, когда еще была связь, сквозь забившие эфир панику и истерию пробивалась иногда обнадеживающая информация. Уверяли, что уцелевшим ученым удалось синтезировать безвредный для человека, но уничтожающий живых мертвецов газ. Заявляли, что территории в Средней Азии и Закавказье полностью очищены и пригодны для жизни. Опровергали предыдущие заявления и делали новые. Продолжалось это до тех пор, пока люди не изверились напрочь и не бросили все силы на выживание в той местности и в тех условиях, в которых оказались.
Выяснить причину нашествия не удалось. В первые месяцы считалось, что виной всему разработанный в лабораториях вирус, потом эта гипотеза потерпела крах. Пострадавшие от мертвяков люди сами в мертвяков не превращались, а попросту умирали в течение пары минут после поражения токсином, и умирали навсегда. Бытовала также версия, что у агрессора инопланетное происхождение, но и она не прижилась – трудно было представить настолько неразумных и неорганизованных, пускай и кровожадных, гуманоидов. Позднее появились новые версии и гипотезы, столь же несостоятельные, как предыдущие. Сейчас, однако, Босяк склонялся к тому, что инопланетная теория не так уж и нелепа – если предположить, что на зачистку пришельцы бросили самых неумелых и никчемных солдат, а теперь подтягивают основные силы.
– Слышишь, Нищеброд, – растолкал напарника Босяк, когда настало время пересменки, – ты как думаешь, может, это армия?
– Чего? – спросонья не понял Нищеброд. – Какая еще армия?
– Конкиста. Топтуны – сухопутные войска, утопленники – военно-морские силы, летуны – авиация, а прочих, может, у них вовсе нет, а может, мы их еще не видели.
Нищеброд пробурчал в ответ что-то невразумительное, и Босяк отправился на боковую.
– Вставай! Быстро!
Босяк вскочил на ноги – пробуждался он мгновенно, как, впрочем, любой почтарь, которому дорога жизнь. Солнце едва взошло, в мутных утренних сумерках застывший в пяти шагах Нищеброд был похож на мертвяка. Босяк бесшумно скользнул к нему, встал рядом на цыпочки и, вытянув шею, выглянул поверх вагонного борта.
Метрах в трехстах две стаи топтунов, в полсотни голов каждая, медленно надвигались друг на друга, молча, а потому особенно страшно. Босяка передернуло: мертвяки ковыляли вроде бы как обычно – спотыкаясь и раскачиваясь, но в то же время было в их движениях нечто упорядоченное, целенаправленное, едва ли не осознанное. Большинство были вооружены, кто камнями, кто корягами, а некоторые даже металлическими обломками, подобранными, видать, в местах, где погибла техника.
Расстояние между мертвяками неуклонно сокращалось, и Босяк видел уже, что надвигающиеся с востока чем-то неуловимо отличаются от топающих им навстречу с запада, и что сошлись обе стаи не случайно, а непременно для драки, которая сейчас и начнется.
