Проклятие замка Комрек

– Вы хотите сказать, не видела ли я призраков, не слышала ли шагов, когда никого не было? Крики в ночи, громыхание цепей, морозные участки, все такое? – Она шутила, и голос у нее был низким и жутким.

– Не обязательно. – Он проигнорировал преувеличенный черный юмор.

– О, мистер Эш, вы не знаете, что такое Комрек.

Он улыбнулся ей в ответ.

– Кстати, сколько этому замку лет? – Мейсби уже говорил ему, но Эш просто хотел поддержать разговор.

– Думаю, он восходит к четырнадцатому веку, но был значительно расширен и укреплен на протяжении многих лет. Его построили на скале, поэтому он выглядит очень живописно.

Он снова сменил тему.

– Как давно вы работаете в Комреке? – Он едва не сказал во Внутреннем дворе, ответ на что, возможно, оказался бы более интересным; вместо этого он поставил вопрос более расплывчато.

– Почти три года, – ответила она без колебаний. – Мой отец знал сэра Виктора и некоторых из его коллег, и, я думаю, он хотел, чтобы обо мне позаботились, когда он умрет.

– Мне очень жаль. Я имею в виду вашего отца.

– Не стоит. Это было блаженным послаблением – он избавился от боли, которая могла бы терзать его на протяжении многих месяцев. Конец его пришел милосердно быстро и, откровенно говоря, стал облегчением. Трудно смотреть, как страдает кто-то, кого ты любишь.

Она опустила глаза, и печаль ее была вполне ощутимой.

Чтобы движение разговора совсем не «затухло», Эш спросил:

– Откуда вы родом, доктор Уайетт?

– Моя мать была бразильянка, и родилась я в Бразилии. Отец – английский дипломат; он познакомился с матерью в Сан-Паулу; это крупнейший город страны, а вовсе не Рио-де-Жанейро, как думают многие иностранцы. Рио представляет собой игровую площадку, соблазняющую туристов – и преступников, – Бразилиа является резиденцией правительства, но Сан-Паулу является финансовым центром Бразилии.

Она склонила голову набок и посмотрела Эшу прямо в глаза, словно хотела увидеть и убедиться, что ему действительно интересно. А ему было по-настоящему интересно.

– Так вы родились в Сан-Паулу?

– Моя мать была паулистано: так называют жителей этого города. Амбициозные бразильцы стекаются туда в погоне за лучшей жизнью. Это современный город, он все время расширяется. Моя мать была переводчицей и работала в посольстве Великобритании, где и познакомилась с отцом. Я – единственное наследие их брака. – Последнюю фразу она произнесла с оттенком сожаления.

– Они развелись? – Вопрос был поставлен осторожно и, как он надеялся, ненавязчиво.

– Нет, моя мать умерла, когда мне было три года.

Эш готов был провалиться.

– Я опять влез куда-то не туда, верно? Мне очень жаль. Я не хотел…

– Совать нос? – закончила она за него, улыбкой давая понять, что его любопытство ее не огорчает. – Как я сказала, мне было всего лишь три года, и теперь я не могу ее вспомнить. – Она остановилась как бы в раздумье. – Хотя, – продолжала она, – иногда я вижу ее во сне. У меня всего несколько ее выцветших фотографий, но их мне достаточно, чтобы узнавать ее в те мгновения сна, когда я вижу ее. По крайней мере, я думаю, что узнаю мать.

Она смущенно рассмеялась.

– Послушайте меня, и я – психолог! Нетрудно понять, почему я предпочитаю идентифицировать эту женщину как свою мать, несмотря на отсутствие реальных знаний о ней.

– Думаю, у Фрейда нашелся бы ответ, – не к месту заметил Эш.

– Не будьте так уверены. Многие психологи сегодня не вполне согласны со многими принципами Зигмунда Фрейда. Даже Юнг расходился с некоторыми фрейдистскими заповедями, особенно с их постоянным акцентом на детскую сексуальность.

– Ну а вы придерживаетесь теории Фрейда или Юнга?

– Не все так просто: у обеих теорий есть как плюсы, так и минусы. Причем обе теории прекрасно обоснованы. Кроме того, эти двое не единственные психологи, достойные изучения. И… – она подчеркнула это слово, – есть много пересечений в различных областях теорий. Потом есть и другой подход, он называется гештальтпсихологией и основан Максом Вертгеймером, который утверждал, что каждый аспект мышления может иметь гештальт-характер – эмоциональный, межличностный и социальный. Я начинаю утомлять вас, не так ли?

Он растерялся и посмотрел на нее, чуть задрав брови.

Ее смешок прозвучал хрипловато, а лицо оживилось при виде его смущения.

– Простите, – сказала она, все еще улыбаясь. – Мне показалось, что глаза у вас все больше стекленеют.