– Поэтические бредни, – отрезал Жуакин. – Думаешь, все с тобой согласятся? Знаешь, сколько нас, униженных и оскорбленных?
Я не знал и
Словно прочитав мои мысли (что вполне возможно, поскольку он – тоже моя версия и наши мозги устроены одинаково), Жуакин выдал:
– Мои родители мечтали о лучшей жизни для нас – такой, где мы установим мир и порядок.
Минуточку!
– Какие родители? Ты же клон!
– Мне дали жизнь бинарии и маги.
– Хороша семейка! – пробурчал я.
– Ради меня мои родители преображают Альтиверсум! – Жуакин, похоже, разозлился. – Твои на такое способны?
– Нет. Потому что они в своем уме.
–
Меня будто током стукнуло – Акасия! Я судорожно огляделся. Справа пальнул лазер, в ответ мимо сетки вжикнул ртутный заряд бинариев. Акасия вела бой, используя оружие и штуковины, закрепленные на ее ремне.
–
– Они готовы, – спокойно проговорил Жуакин.
Но я не смог бы Шагнуть, даже если бы согласился бросить Акасию. Чудная машина ожила, и я будто оказался в нутре самолетной турбины. В голове все смешалось – все мои знания и умения пустились в бешеный пляс. На миг я даже забыл, кто я и где я. Потом расслышал голос Акасии, вновь окликнувшей меня, и пение, доносившееся от машины. Слов я не понимал, хотя пели явно на английском. Но в тот момент я бы и алфавит не распознал.
Глаза Жуакина сияли восторгом, словно он катался на «Русских горках». Таким возбужденным я его еще не видел. Его ореол из синих огоньков исчез.
Но не бесследно. Синим светом озарились провода, тянувшиеся от нас к машине. И тут сквозь рев турбины и песнопение пробились иные голоса.
Кричали души Путников.
Шар, венчавший диковинный трансформатор, налился светом. Мутным, холодным, предгрозовым. Шар этот был внутри еще одного шара, бравшего энергию от тринадцати певунов в балахонах. Вот эта двойная сфера и накапливала… Что?
Вдруг все закончилось. Сфера всосала последний голубой огонек, балахоны затянули иную песнь. Перед глазами все плыло, будто меня изрядно выкачали, но теперь я разобрал слова.
– Порождение науки и магии, совместный плод колдовства и технологии…
Да уж, паршивый запев.
Жуакин сник: бледный, весь в испарине, голова свесилась на грудь. Мне тоже было скверно, но все же не настолько. С неимоверным усилием он поднял голову.
– Профессор… – В голосе Жуакина слышался страх. Знаете, я даже его пожалел. Но потом в глазах его промелькнуло нечто такое, отчего мне стало не по себе.
Предводителя бинариев нигде не было видно. В зале стояли только певуны в балахонах, охранники и бойцы, которым все же удалось скрутить Акасию. Она уже не сопротивлялась и только смотрела на сферу. Во взгляде ее плескался тот же ужас, что и в глазах Жуакина.
Тринадцать фигур разом вскинули и уронили руки, и обслуга машины принялась щелкать тумблерами и нажимать кнопки. Провода вновь осветились, а Жуакин задергался и завопил.
– Профессор! – Голос его еле пробился сквозь гул машины и жуткий речитатив. – Что происходит?
Я уже понял, что? его так напугало. Казалось, из меня по капле выкачали всю кровь, до последней крохи выскребли мою сущность, заменив ее пустыми обещаниями, отголоском меня прежнего. Чувство это было мне знакомо. Я через это прошел, когда Старик стер мою память и лишил способностей Путника… Вроде все было хорошо, но часто в тишине своей комнаты я беспричинно плакал. А все потому, что отняли мое «я».
– Уймись, Жуакин! – Голос невидимого Профессора легко перекрыл всю какофонию. – Так было задумано еще до твоего сотворения. Ты выполнишь свое предназначение, став носителем мировой революции.
– Нет! – Жуакин бешено задергался. – Не хочу!..
Яркая синяя вспышка заставила меня зажмуриться. Раздался треск, в нос ударил едкий запах дыма. Загорелся один передатчик. Клоны, подчиняясь безмолвной команде, бросились его тушить. Жуакин, окутанный голубым маревом, не унимался. Предохранители выбивало один за другим. В глазах моей копии плескался страх, который я не раз пережил, оказавшись в Интермире. Страх смерти.
–
