даже аппетит потерял, – добавил он, наблюдая за тем, как ломоть перелетел через край башни и исчез в темноте внизу. – Когда они нападут?
С отвращением жуя хлеб, первый караульный прошел несколько шагов, отделявших его от напарница, и тоже выбросил свою еду за стену.
– У них недостаточно воинов ни для чего, кроме осады. Они уйдут, когда поймут, что им не пройти за наши стены.
Второй кусок плесневелого хлеба ударился о камни у подножия стены в шесть футов толщиной и откатился к основанию маленького гранатового деревца. Крупный нос животного не учуял его, поскольку его ноздри вынюхивали другие запахи, помимо гнилой еды. Но когда хлеб оказался всего в нескольких дюймах от носа зверя, его желтые глаза расширились, он задрал свою длинную волчью морду и начал принюхиваться. Самец учуял двух ханаанеян. Они были в сотне футов над спрятанным зверем, выжидавшим, пока пройдут трубачи и барабанщики. Под покровом ночи самец медленно поднялся на все четыре лапы прямо под сторожевой башней. Он сидел там и ждал, вынюхивал, чтобы убедиться, что на посту были только двое караульных. После этого зверь еще раз втянул носом воздух, а затем повернул свою огромную голову в сторону небольших холмов, окружавших Иерихон. В этот момент еще двое самцов голиа выскользнули из укрытия и, сделав по два гигантских шага, оказались у подножия стены.
Кале наблюдал за происходящим из укрытия в миле от южной стены. Он видел, как первый зверь следил за перемещениями двух других самцов. Затем первый зверь поднял правую лапу и начал рассматривать ее мягкую подошву. Медленно и методично голиа вглядывался в когтистые отростки, выступающие из суставов прямо над подошвой, а затем длинные пальцы животного, сжатые в кулак, когда он их не использовал, распрямились, тонкие и сильные. Восьмидюймовые черно-пурпурные когти ярко сверкали в лунном свете в эту ночь – последнюю в истории города Иерихон.
Кале оглянулся на небольшой костер и двух женщин, присматривающих за двумя воинами колена Иедды, молча сидевшими с закрытыми глазами у огня. Женщины вытирали пот у них со лба и смачивали им губы мокрыми тряпками. Оба воина находились в трансе под воздействием заклинания и были полностью неподвижны – только их грудь поднималась и опускалась во время дыхания. Голиа находились под контролем двух воинов, и ослабить этот контроль можно было только после завершения их миссии. Кале сконцентрировался на третьем животном у основания стены – вожаке стаи.
Гигантский зверь почувствовал присутствие Кале в своем огромном мозге. Глава колена Иедды пытался наладить с ним контакт. Зверь начал трясти головой, мотая длинными стоячими ушами справа налево. Когда Кале вторгся в его разум, из его открытой пасти полетела слюна.
Изо рта воина колена Иедды, сидевшего ближе к огню, тоже вытекла слюна, и одна из женщин промокнула ее небольшой тряпочкой.
Зверь, находившийся у подножия стены, остановился и прислушался, склонив голову сначала вправо, а затем влево, в то время как слова Кале рисовали картинку у него в мозгу. Животное использовало свою поднятую правую руку, чтобы поняться выше до тех пор, пока не встало на две задние лапы. Пальцы на ногах зверя разжались – для того, что ему нужно было сделать этой ночью, они были полезнее предназначенных для ходьбы мягких подошв. Теперь его ноги выглядели гораздо более человеческими, чем всего лишь мгновение назад. Гигантский зверь проверил свою устойчивость на мягкой глине, устилавшей подножие стены. Его глаза сузились, и полученные приказы ясно материализовались в его мыслях. Голиа, теперь выпрямившийся на высоту роста двух взрослых мужчин, поднял свою длинную мощную морду к небу, чтобы сотрясти ночь своим пронзительным воем, но в этот момент получил приказ снова спрятаться от человека, контролировавшего его мысли. Этой ночью не будет ни воя, ни битвы до взятия стен города. Вместо этого он опустил голову и снова встал на все четыре лапы.
Двое самцов сидели слева и справа от вожака у основания стены, и оба голиа знали, что нужно делать, благодаря связи с двумя воинами, сидевшими у костра в миле от стен Иерихона. Первый зверь вонзил когти одной лапы в стену из камня и глины. Затем он поднял вторую мощную лапу и тоже глубоко впился когтями в стену. Он начал карабкаться наверх, и за ним быстро последовал второй голиа. То же самое происходило на других неосвещенных стенах Иерихона. Невидимые перемещения животных невозможно было заметить в эту безлунную ночь. Иисус попросил только двух голиа для атаки, но Кале использовал пять. Эта атака должна была стать последней.
Барабаны и трубы зазвучали еще громче, когда голиа напали на сторожевые башни со свирепостью, которой воины Ханаана не могли противостоять. Атака на Иерихон началась, и теперь никто не мог помещать животным открыть задние ворота города. Снова пришло время для магии, как и в тысячу других ночей, когда голиа сражались за своих братьев.
Иисус стоял на холме в трех милях от горящего города. Когда до его ушей долетели крики и звуки сражения, он упал на колени. Глава избранного народа зарылся головой в свою накидку и молил о прощении за резню, которую он учинил в Иерихоне. С противоположного берега реки Иордан ясно доносились вопли детей и женщин и крики его собственных воинов.
– Господи, прости мне, что не могу донести до людей твои слова. Беспокойство об их судьбе свело меня с ума. Мне нужен совет…
– Этой ночью он не слышит тебя, Иисус.
Навин поднялся, узнав голос, прервавший его молитву. Это был Кале.
– Крики в моей голове не замолкают, – проговорил старейшина.
– Голоса детей Иерихона будут вечно преследовать тебя. Эта цена, которую ты заплатил, Иисус, – сказал его друг и добавил, – и я тоже.
– Наши потери? – спросил преемник Моисея, стянув накидку со своей головы.
Кале взглянул наверх и на другой берег Иордана. Пламя уже поднялось на тысячу футов над центром города. Пока он наблюдал, огромная сторожевая башня у южной стены обрушилась на улицы внизу, что повлекло за собой новую волну воплей и криков.
– Всего мы потеряли более трехсот воинов в ходе атаки. Погибло восемь воинов колена Иедды, и мы… – его голос замер, когда он увидел, как
