то он забыл!
-
Дабор, друже, девочка Кричанова тоже померла. Ее б перенести сюда же,
-
виновато сказал обережник.
-
Вместе уж с ними и закроем.
Мужчина в ответ кивнул.
Умерших разложили по лавкам нетопленой избы. От запаха заживо изгнивших тел мутился рассудок, а желудок, казалось, уже привычный к смраду, все равно сжимался, подпрыгивал к горлу. Ивор отчитал умерших, вздел очистительные обереги и вышел из избы на улицу.
Волглый воздух таяльника показался дурманным и сладким. Вот и все. Обережник не считал умерших. Не хватало духу. Но знал, что их уже больше трех десятков, и из
-
за этого становилось еще страшнее. От неведомой хвори не было спасения. Дар разбивался об недуг, как глиняный горшок об стену.
А, может, так оно случилось еще и потому, что Сила
-
не колодец бездонный, нельзя ее черпать без удержу. Уже сутки тому Ивор почувствовал
-
не так живо она ему отзывается. Устал. Да ведь людям не объяснишь. Люди спасения чают. Или хоть облегчения. Как откажешь?
Вот только выходило
-
что бы он ни пробовал, помочь не удавалось. А самое страшное
-
когда на постой у Вадимичей останавливались, и подумать не могли, что приманили с собой этакую беду.
Ивор побрел следом за Дабором в гостиный дом, про себя отмечая, что мужчина ступает тяжело и пошатывается. Видать, занемог. Страшно это. Страшно
-
быть еще живым, но все одно что мертвым. Страшно глядеть на умирающих и знать, что скоро сам будешь так же лежать, мечась на лавке, раздирая руками гниющую плоть.
А Нежа? Красавица. Жить бы да жить еще. Ясноокая, отрада для сердца. К жениху ехала… Ладная девка
-
кровь с молоком. Все гоняла черпаком от котла особо ретивых молодцев, тянувшихся раньше времени к каше. А на последнем постое подобрала облезлую больную кошку. Все ходила с ней к обережнику, мол, полечи. Он лечил. Жалко было и животину, и девку, которая по хвостатой убивалась, словно по человеку. Однако кошка сгибла. Нежа поплакала, но потом стало не до тоски. Взялись болеть люди. Один, другой, а затем и хохотушку
-
девку сломила болезнь. Эх, Нежа, Нежа… Брат и отец два дня назад к Хранителями отошли, а теперь и сама.
Ивор сел за стол и уткнулся лбом в скрещенные руки. Кто
-
то положил перед обережником скудную трапезу
-
половинку луковицы и ломоть зачерствевшего хлеба.
Люди… люди… в беде и скорби всяк по
-
разному себя ведет. Кому мужества хватает с запасом, а кого страх гнет и ломает. Пару дней назад убежали в полночи Горазд и Милко. Побоялись сгибнуть от заразы. Их
-
