деревом, когда на делянку примчался меньшой внучок — вспотевший, запыхавшийся.
Сверкая щербиной между передних зубов, мальчишка выпалил:
— Деда, к нам колдун из Цитадели приехал!
— Поблазнилось, поди, — воткнув топор в поваленную сосну, сказал средний из Неруновых сыновей. — Какой тебе колдун! Крефф по весне наведывался, обережным кругом тоже вот недавно деревню обнесли, вещунью в Цитадель не посылали, откуда тут кому взяться? Одежа-то хоть какая на нем?
— Черная. К Остриковичам на двор зашел.
Нерун озадачено пригладил всклокоченную бороду. С чего это к Остриковичам ратоборцу пожаловать? Непонятно.
— Батя, — подал голос взопревший Мирута, — у них же Лесану в учение забирали…
— Вернулась никак девка, — озадачился старый кузнец. — Да разве ж может баба ратоборцем стать? Ладно там целителем, но чтоб воем?.. Не углядел, поди, малец-то.
— Слышь, Стрел, — повернулся дед к мальчишке. — Чужин-то — девка или парень?
— Парень, деда! Острижен коротко да в портах. И с мечом!
— Видать, весть привез, что сгибла девка, — покачал головой Нерун. — Жалко Остриковых, вторую дочь теряют.
С этими словами староста вытер потный лоб рукавом, махнул старшому сыну, мол, собирайтесь, а сам поспешил обратно к деревне.
Эх, не вовремя Встрешник принес вестника. Только вон хлысты заготовили, работа в разгаре, а теперь бросай все и беги. Но дело старосты — насельнику Цитадели почет и уважение оказать, обогреть, накормить, дать роздых да лошадь переменить, ежели потребуется. Все это промелькнуло в голове у деревенского головы, покуда он отряжал внучка бежать до дому с наказом топить баню и накрывать стол. Гостя знатного приветить по всей правде надобно.
Лесане, после просторных мыльней Цитадели, в деревенской бане показалось тесно и темно. Париться ей не хотелось, поэтому она распахнула дверь, плеснула в ушат воды и стала шарить по склизлым лавкам, ища мыльный корень. Молодшая тем временем все возилась в предбаннике, раздеваясь да расплетая косу. Вот скрипнули мокрые половицы под легкими шагами, и сзади раздалось громкое: "Ой!"
Стояна вошла в баню и теперь с неприкрытым ужасом смотрела на спину сестры.
— Чего ты? — обернулась та.
Девушка подошла и кончиками подрагивающих пальцев нерешительно коснулась уродливого шрама на спине старшей. Будто выгрызли из живой плоти кусок мяса…
— Да не бойся, — мягко сказала Лесана, — зажило уж. Давно не болит. Это мне упырь на память оставил, чтобы навек запомнила: нежити спину казать нельзя.
— Как же вытерпела ты… — В синих глазах, обрамленных длинными ресницами, заблестели слезы.
— От такого не умирают, — пожала плечами девушка и начала намыливать стриженую голову.
— Давай помогу, — сунулась Стояна.
— Не надо, — отстранилась сестра, — я уж сама. Привыкла.
Младшая покорно отступила, прижав руки к высокой полной груди. У Лесаны сжалось сердце. Какая она была красивая! Стройная, юная, со сметанно-белым телом, округлыми бедрами и мягким животом. А волосы — тяжелой волной до самых колен… Старшая Юрдоновна опустила голову в ушат с водой, стараясь заглушить внезапно проснувшуюся в сердце тоску.
А Стояна неуверенно натирала мыльным корнем лыковое мочало и старалась не глядеть на сестру — смущалась. Была та поджарая, словно переярок, и жилы так крепко перевивали все тело, что можно было глазами отыскать каждую. Коснуться же и вовсе страшно — на ощупь казалась Лесана жесткой, словно деревяшка. А от того, как двигались при малейшем движении на ее теле мышцы, похожие на ремни, и вовсе становилось не по себе.
Вроде была она девкой: с грудью и бедрами, да только… ничего от девки, кроме первородства, не имела будто. От такой, пожалуй, стрела как от камня отскочит, и нож соскользнет, не поранив. Подумала так Стешка — и тут же усовестилась, краем глаза глядя на рубцы старых ран.
А еще размышляла меньшая о том, что вот сейчас намоются они, и сестрица вновь облачится в порты и рубаху мужскую. Как за ворота с ней показаться? Срам-то какой… И снова стыд затопил душу.
Нерун, шикнув на ватагу детворы, что отиралась возле забора Остриковичей, зашел на двор. В глаза сразу бросилось, как из бани выходят парень и девка. Да не просто парень — вой Цитадели, и не просто девка, а Стояна.
У старого кузнеца потемнело в глазах. Не бывало такого прежде, чтобы колдуны портили девок, да еще средь бела дня на глазах почитай едва ли ни целой веси! Староста уже набрал было в грудь воздуху, чтобы призвать охальника к совести, но подавился собственным гневом, когда чужин метнул на него пронзительный, полный предостережения взгляд.
