Оперативно, однако, сработали мои хлопцы. Еще вчера в одиннадцать в Гельсингфорсе террорист Шауман пытался убить генерал- губернатора Бобрикова, а уже сегодня с утра этот киллер недоделанный в полной прострации сидит в одиночной камере у нас в Новой Голландии. Я решил допросить его сразу по поступлению, что называется, с пылу с жару. В таком взбаламученном состоянии люди обычно сами выворачивают душу даже без применения физических средств и медикаментозного воздействия.
Для начала я еще раз перелистал несколько страничек, на которых уместилась вся биография этого «вольного стрелка». В общем, ничего особенного. Обычный либерал-истерик. Вбил себе в голову бредовую мысль о том, что выстрелами своими он спасет от «иноземного ига» любимую Суоми. Ну, и комплекс Герострата в придачу. Намеревался, сукин сын, застрелиться, написав предварительно прощальное письмо императору Михаилу, в котором объяснял причину своего поступка неприятием русификаторских действий Бобрикова и особо подчеркивал непричастность к покушению на генерал-губернатора своей семьи, друзей или каких-либо политических партий.
А вот насчет последнего есть у меня большие сомнения в том, что это не совсем так. Да, скорее всего, убивать Бобрикова Шауман отправился действительно в одиночку. Но не факт, что не нашлись добрые люди, которые убедили его совершить покушение демонстративно, в здании Сената, после чего застрелиться. А что, очень красиво – «юноша бледный со взором горящим» прилюдно убивает «царского сатрапа», после чего кончает жизнь самоубийством, становясь мучеником за идею. Равальяк и Шарлотта Корде в одном флаконе. В общем, готовое знамя для финских сепаратистов. А вот мы попробуем узнать – кому понадобилось это «знамя», и почему убивать Бобрикова понадобилось именно сейчас.
Я снял трубку и попросил дежурного доставить ко мне в кабинет Эйгена Шаумана. Минут через пять в дверь вошел мужчина лет тридцати, белобрысый, с серыми навыкате глазами и светлыми усами, в сопровождении конвоира. Он был одет в темный костюм-тройку, правда слегка потрепанный и порванный по швам в нескольких местах.
«Похоже, что паренек сопротивлялся при задержании, – подумал я. – Но двигается он сам, ножку не волочит, лицо без синяков, значит, наши орлы повязали его достаточно галантно, без членовредительства».
– Присаживайтесь, господин Шуман, – предложил я несостоявшемуся убийце, – я тайный советник Александр Васильевич Тамбовцев, руководитель Главного управления государственной безопасности.
Шауман гордо вздернул голову вверх, словно взнузданный жеребец, и процедил с нарочито чухонским акцентом:
– Я не хочу разговаривать с фами на языке оккупантов моей родины…
– Да бросьте вы валять дурака, господин Шауман, – усмехнулся я. – Родились вы в Харьковской губернии, где ваш батюшка в чине полковника русской армии служил офицером для особых поручений при командующем Харьковским военным округом. Там и прошло ваше детство. Так что вы смело можете сменить ваш чухонский акцент на малороссийский. Но я предпочел бы беседовать с вами на общепринятом в Российской империи русском языке.
После моих слов Шауман немного приостыл, сел на привинченный к полу табурет и стал лихорадочно озираться по сторонам, должно быть, в поисках страшных орудий пыток, которыми, по слухам, застенки Новой Голландии были просто завалены по самую крышу. Не обнаружив дыбы, жаровни с раскаленными углями и прочих страстей-мордастей, Шауман успокоился и даже попробовал изобразить на лице скучающе презрительную гримасу. Дескать, режьте меня на кусочки, но я вам ни слова не скажу.
– Скажите, господин Шауман, – спросил я его, – вы и в самом деле всерьез рассчитывали на то, что убийство генерал-губернатора Бобрикова поможет Великому княжеству Финляндскому стать независимым государством?
– Не сразу, но моя любимая Суоми избавится от ига русских, – с пафосом воскликнул Шауман. – И я готов был отдать свою жизнь за то, чтобы это произошло как можно быстрее.
– А чем вам не нравится нынешнее положение дел? – с любопытством спросил я у сына российского тайного советника – чиновника, принадлежащего к III классу Табели о рангах.
– Бобриков проводил русификаторскую политику в Великом княжестве Финляндском, – воскликнул Шауман. – Он хотел превратить мою родину в обычную российскую губернию. Этим он унижал мою страну и ее народ.
– Простите, – поинтересовался я, – какой именно народ? Ведь вы, я уверен, даже не знаете финского языка и не учите его, презрительно называя
