– Не любишь его? – улыбнулся теперь Хозяин.
– А ты его любишь?
– Зачем ему моя любовь? – подчёркнуто удивился Иосиф Виссарионович. – Он сам кого хочешь… отлюбит. Ладно, хватит лирики. Давай ближе к делу.
Общение со старым другом повлияло на Генерального секретаря самым положительным образом. Озабоченное выражение ушло, черты лица разгладились, Сталин улыбался. Увидь сейчас «стального Иосифа» его ближайшие соратники, пожалуй, они не сразу бы узнали вечно сосредоточенного, напряжённо контролирующего себя и окружающих вождя.
– Ещё два слова. Будиани принимал участие в допросах. Подследственному не давали спать часов шестьдесят. Потом в игру вступал гипнотизёр. Самых несгибаемых он потрошил вмиг.
Иосиф Виссарионович перестал улыбаться:
– И всё-таки, что ты думаешь, Георгий, по поводу всей этой истории?
Он посмотрел в глаза Гурджиеву и тут же перевёл взгляд на сцену. Сплетённые тела юных пар словно взрывом расшвыряло в стороны. Закружился водоворот из дервишей, чьи посохи превратились в грозное оружие. Гордо стоявшие люди, которые находили опору друг в друге, повержены и ползают во прахе, аки гады.
– Ты хочешь, чтобы я ответил: был ли это реальный призрак, – произнеся парадоксальное словосочетание, Гурджиев невольно усмехнулся, – или чей- то умысел?
– Да.
– Я не верю в привидения. Ты тоже.
– Эта тень загубленного итальянца… Она явилась точно в годовщину смерти автора романа, который я тебе привёз. Роман о Христе и пришествии дьявола в Москву. В мою Москву. Думаешь, совпадение?
– Ты был другом писателя?
– Нет. Но я ценил его. Писатели вообще необычные люди. Они говорят больше, чем знают. Больше, чем вообще может знать человек. А этот был настоящим талантом, – задумчиво проговорил Сталин. – Когда он умирал, ко мне обратились актёры МХАТа, просили, чтобы разрешили Мастеру выехать в Палестину. И знаешь, я позволил.
Гурджиев усмехнулся. Он понял, как хотелось вождю, чтобы старый друг подивился его великодушию.
– И что, помогла смена климата?
– Нет, он умер раньше, чем пришло разрешение уехать из СССР.
– Да, Россия всегда предпочитала, чтобы её люди умирали дома, чем чтобы они выживали за границей.
Георгий Иванович надолго задумался.
– Я не могу сказать тебе точно, есть ли здесь чей-то расчёт, или Господь Бог решил взять тебя за ушко. Но мне трудно представить себе небесную или дьявольскую канцелярию, которая скрупулезно вычисляет, какого числа прислать к тебе духа, чтобы он произвёл максимальное впечатление.
– Может, это называется знак?
– Брось, Сосо, все знаки и знамения – это для дураков. Кажется, у Паскаля есть совершенно замечательное доказательство бытия Бога. Он советует сопоставить, как мало усилий требует от человека вера – всего-то навсего вести себя так, как будто Создатель есть. И как много он выигрывает, если и впрямь Господь существует.
– Какой-то купеческий подход.
– Я тебе советую поступить наоборот. Поступай так, словно ты уверен, что твой призрак – начало интриги, затеянной людьми. Если это – вмешательство потусторонних сил, ты всё равно ничего не сможешь изменить. Ты ведь не бросишь всё и не уйдёшь в монастырь грехи замаливать.
– Не уйду, Георгий. На мне не только страна в сто шестьдесят миллионов душ. Не сочти за манию величия, от меня, особенно сейчас, зависит судьба мира. Только не проси рассказать: не имею права…
Теперь на сцене бушевал бой, жестокий и беспощадный. Танцоры изощрённой пластикой передавали смертную муку поверженных. А победители огромными прыжками летали над разорванными, казалось, телами противников, добивая любого, кто подавал какие-то признаки жизни.
– Знаешь, Георгий, – сказал Сталин, – я и сам пришёл к такому же выводу. Но для меня очень важно, что ты, именно ты подтвердил мои мысли.
– Давай сделаем так, – предложил Гурджиев. – Я зайду к тебе, скажем, завтра. И посмотрю, так сказать, место действия. Если имела место магия, должны остаться следы… мощного усилия, назовём так.
– Хорошо, я распоряжусь… – начал Хозяин.
– Не нужно, – перебил Гуру.
– Но… охрана.
– Неужели ты думаешь, что я не сумею сделать то, что удалось Мессингу? Ты меня недооцениваешь, Сосо.
