крыльев-листьев шли от него? Стихийные Духи наконец доберутся до нее, убьют, пока она поймана в ловушку в чьей-то памяти?
Что-то двинулось за сводчатым проходом.
Что-то, шатаясь, шло вперед через темноту. Большие гномские руки закрывали широкое лицо, раздавалось измученное, быстрые дыхание. Один глаз всмотрелся в нее сквозь массивные пальцы. Вдруг его левая рука соскользнула с лица и сжала край прохода. Пальцы другой откинули его красные волосы.
У этого брата-близнеца была широкая челюсть, когда-то чисто выбритая, но теперь покрытая щетиной. Его глаза были запавшими, под ними темнели круги, как будто он не спал много ночей. Он был молод, или казался бы таким, если б его лицо не было искажено ужасом.
На мгновение Винн показалось, что она знает его, но это было невозможно. Она даже не знала, где она находится — или кем она была. Ничто в этом месте не было ей знакомо.
Пристальный взгляд брата быстро осмотрел комнату с очагом.
Он слышал этот шепот, как и она!
На его щеках заходили желваки, когда его рука отдернулась от головы, нещадно разрывая путаницу волос. Пальцы сжались в большой кулак.
Винн видела в лице брата тот же гнев, который она услышала в голосе владельца этой памяти. Она кинулась вперед и схватила рубашку на груди брата одной большой рукой. Она почувствовала, как другая её рука нащупывает что-то на поясе.
— Почему ты все еще здесь? — прокричала она низким голосом, который не принадлежал ей. — Я же сказал тебе уехать, пока ещё было возможно. Уходи отсюда!
Брат замер, его кулак поднялся. Буря голосов еще раз всколыхнулась в уме Винн:
Рука Винн, опущенная вниз, сжалась. Она дернулась, хотя едва видела, что схватила. Ее взгляд остался прикован к брату, когда он вынул кинжал из ножен на поясе. Он поднял его, смотря вниз.
Стрёкот крылышка-листа снова раздался в голове Винн:
Винн оцепенела, а братья замерли напротив друг друга, готовые напасть.
Откуда-то издалека донесся крик.
Винн разжала пальцы и отступила, не зная, что теперь делать. Она повернулась на далёкий звук.
Тогда она увидела, что случилось с мебелью.
Стулья, табуреты, дубовый стол, и даже большой комод были сложены у двери. Все из этой комнаты было свалено в кучу перед нею в слепом отчаянии. Когда ее внимание вернулось обратно, измученный брат тоже смотрел на дверь. Его глаза расширились от страха, когда он, дрожа, смотрел на нее.
— Пойдём… пойдём, пожалуйста, — попросил он, заикаясь. — Пойдём со мной.
— Нет, — ответила Винн. — Иди один, как я сказал.
— Не делай этого! — закричал брат, делая шаг вперёд, гнев вернулся на его лицо. — Твои братья тоже поддались этому, как и остальные… хотя сначала остальные, не так ли? Они заперлись от людей в храме… и ты помогал им? В этой чуме безумия, куда ещё народ мог пойти, кроме как уехать… если хоть кто-то смог уехать?
Он вошёл в комнату с очагом.
Одежда брата, наверно, когда-то была красновато-коричневой, но сейчас была слишком грязной, и было слишком мало света, чтобы утверждать это бесспорно. Его взгляд опустился вниз, и тот, кем была Винн, проследил за ним. Винн увидела, что она держала.
У длинного треугольного кинжала, основание которого было столь шириной с её ладонь, были прямые края, плавно сужающиеся к лезвию. Его полированная гарда и навершие были серебряными, а часть рукояти, видная между её пальцами, лакировано-черная.
Это был кинжал Ходящих-сквозь-Камень.
Винн съежилась, заключенная в тюрьму чужой памяти, не желая принять то, что это могло означать. Буря шепота повысилась, как будто подпитавшись ее страхом. Ходящий-сквозь-Камень — она — поднял лезвие. Стрёкот единственного крылышка-листа вернулся:
Винн чувствовала, что Ходящий-сквозь-Камень колеблется, глядя на своего брата.
Она не почувствовала никакого спокойствия от этих слов, как голос утверждал ранее. Но потом поняла: этот стрёкот крылышка-листа говорил не с нею. Он говорил с ним, владельцем этой памяти. Она слышала его, чувствовал его, только потому, что слышал и чувствовал он.
