пенек с похожими на щупальца спутанными корнями – это Злоба, первомутант, которого явила на свет Баба, после того, как ее лона коснулся Зараженный Ветер. По доброте своей Дед и Баба воспитывали Злобу как родного, не подозревая, что тот по ночам пьет кровь у братьев и сестер. Когда же страшная правда вскрылась, поднялся Злоба против своих родителей и убил Деда коварным выстрелом из пистолета Макарова в спину, а Бабу Дарью сделал своей женой, чтобы рожала она исключительно мутантов – один другого страшнее. Так появились на свет Новые Люди, Повелители Туманов, руконоги, лесовеки, псоглавые и прочие-прочие бесчисленные твари. Чуть было не сгинул род, но дети Деда и Бабы выступили против Злобы и убили его в честном бою, а уродливое тело отдали на растерзание крысособакам. Каждый теперь может подойти к идолищу Злобы, чтобы пнуть, оплевать или облегчиться на него по малой нужде. Так и по сей день блюдут чистоту крови потомки Деда и Бабы, без жалости очищая общину от мутантов.
Старейшина Емельян с мокрой от грибного отвара бородой кричал, встав на Видный Пенек:
– Найди мутанта!..
– …и убей его! – хором отвечали ему люди Одинцово.
– Найди мутанта!..
– …и убей его!
– Убей! Убей! – напевала, весело подпрыгивая, девочка-подросток возле самого Видного Пенька, и старейшина вспомнил, что это – сирота по имени Сияна.
– Во имя рода!.. – завопил, не жалел связок Емельян. Его зычный, чуть надтреснутый голос зазвучал, точно рык жука-медведя.
– Смерть мутантам! – с готовностью ответил ему люд.
– За чистоту крови!..
– Пусть сдохнут муты!
В тот вечер они вернулись в избы с легким сердцем и приятной пьяной усталостью. Грибной отвар подарил им крепкий сон и яркие грезы.
Но то ли дядька Волк разбавлял свое варево, то ли ослабла у людей вера, но общее камлание не принесло должного результата: беду отвратить не удалось.
Беда пришла на рассвете следующего дня в виде явившихся из тумана четырех воинов на верховых мутантах. К копью одного из всадников было привязано полотнище белого шелка.
– Мы явились по велению Максут-Хана, да будут долгими его годы!
Они носили кольчуги и жилеты из толстой турьей кожи. На всех были широкие штаны, легкие плащи с капюшонами, перчатки, отличные сапоги.
Двое – высокие и широкоплечие, один – огромный, настоящий великан, а последний – худой, словно щепка, с девчоночьими плечами и узкой птичьей грудью. Скуластые лица, узкий разрез глаз, черные прямые волосы. У трех – отчетливо заметные на лицах бляшки, образующие что-то вроде чешуи – или особая форма рака кожи, или следы давних генетических манипуляций. У последнего лицо и руки были покрыты серой шерсткой, а в огромных миндалевидных глазах читалась вековая мудрость и тоска. У двоих были луки и полные колчаны стрел, на груди громилы висел укороченный автомат Калашникова; у всех имелись мечи, а у великана – даже два в ножнах, расположенных крест-накрест за широкой спиной.
Одинцовские ополченцы открыли скрипучие ворота. Навстречу всадникам вышел старейшина Емельян, его юный босоногий приказчик Глебка, командир ополчения Гаврила Никифорович и Друг Духов дядька Волк с сизым после вчерашнего употребления грибного отвара носом. Оружие было только у Гаврилы – двуручный топор за спиной и древняя берданка в руках.
– Кто такие? – спросил старейшина сварливым голосом.
– Крымские шайны – посланники Ночной Орды – прибыли к вам с миром.
Говорил не громила, и не покрытый шерстью доходяга, а один из двух воинов, более или менее похожих на нормальных людей.
– Что вам надо? – снова прорычал Емельян.
– Мы просим, чтоб вы выказали уважение великому Максут-Хану и до исхода августа, которого в этих краях также называют жнивнем и густоедом, сделали нашему владыке подарок от чистого сердца: пять десятков здоровых юношей, пять десятков здоровых девушек и пять десятков здоровых детей веком до двенадцати лет. Сто мешков неизмененного картофеля, двести мешков муки, десять телег сыров и десять – копченых окороков.
– Мутоши поиметые, – отчетливо произнес в воцарившейся тишине командир ополчения, а потом сплюнул. Посланники орды сделали вид, будто ничего не услышали.
Старейшина Емельян молчал, только пудовые кулаки сжимались и разжимались сами собой. Покрытый шерстью доходяга широко распахнул огромные и непроглядно черные глазищи, и Емельян почувствовал, будто к его лицу прикоснулась невидимая теплая ладошка. Старейшину передернуло от омерзения. Это была телемпатия, или как там называют способность некоторых мутош, ублюдков вероломного Злобы, влезать в мысли чистокровных людей. Следом за омерзением пришел гнев, и был похож он на землетрясение, которое зарождается где-то в глубине души, а потом рвется разрушительными волнами во все стороны, отчего мутнеет разум, и мысли заполняет лишь желание калечить и убивать обидчиков.
Емельян прочистил горло, а потом проговорил степенно:
– На стене за нашими спинами – две сотни здоровых мужчин, вооруженных крепкими луками и дальнобойными самострелами. В каждом луке и
