– Имперцу. Мой тал уже впал в немилость. Если мы открыто возьмем на себя ответственность за тебя и твои действия… – Он покачал головой. – Мы уважаем наше соглашение, мой друг, но я боюсь, что выполнить твою просьбу не в наших силах. Мы не можем быть вашими патронами.
Я ждал такого ответа, хотя надеялся не услышать. Без патронажного жетона я окажусь на улицах меченым человеком – и это без учета награды Жирного Кресла за мою персону, не говоря о последствиях срыва сделки с Мамашей Левая Рука. При таком раскладе перспектива найти бумаги Слоновой Кости и уломать Дегана, да и вообще существовать в Эль-Куаддисе, предстала не удручающей, а почти немыслимой.
– Тогда мне, пожалуй, придется идти тернистым путем, – признал я. – Но это ведь не твоя забота? – Я встал и снял дублет. – Ты посыльный, а я не могу больше хранить пакет, тем более что предстоят горячие деньки.
Вытащив из сапога нож, я занялся швами.
– Ты… ты хочешь сказать, что все это время хранил его при себе? – Рааз сделал большие глаза.
– Я имперец, живу с оравой актеров в гостинице посреди Джана – где, черт возьми, мне его спрятать?
– Я просто думал… – Рааз покачал головой и издал смешок. – Нет, не важно, о чем я думал. Ты прав: лучше отдать сейчас, особенно если ты будешь без жетона. Без покровителя и так нелегко, но если найдут бумаги? Из такой переделки не выпутаться даже торговцу-шейху!
– Хорошо сказано, да, я не торговец-шейх. Вот незадача! Я и на родине всего лишь преступник, а здесь и говорить не приходится. Мне даже не хочется думать, что произойдет, если…
Я замолк и перестал орудовать ножом. Поднял взгляд на Рааза и ухмыльнулся. Тот чуть отпрянул:
– Если – что?
– Птицеловка! – Я опустил лезвие и повернулся к лестнице.
– Позволь спросить… – начал Рааз.
–
– Неужели что-то…
– Какого хрена тебе надо? – долетел с лестницы голос Птицеловки, сопроводившийся ею самой с пылу с жару.
– Иди и скажи Тобину, чтобы прекратили сборы. – Я указал на двор. – И даже нет: пусть распаковываются. Живо!
– Распаковываются? – переспросила Птицеловка. – Почему?
– Потому что им пора репетировать.
– Я думала, что с прослушиванием покончено.
– Покончено и перезакончено.
– Что это за тарабарщина?
– Ступай и останови их. Потом объясню.
Птицеловка сверкнула глазами и заворчала, но вышла за дверь.
Рааз откашлялся.
– Все это очень красочно, – признал он и наклонился совсем чуть-чуть, потянувшись к дублету. – Но нельзя ли мне забрать бумаги Джелема?
Я полностью распорол шов и вынул остаток посылки.
– Не ты ли сказал, что даже шейху не вывернуться, если люди деспота найдут у него этот пакет?
– Д-да…
– Ну а что, по-твоему, случится, если его найдут у Принца Закура?
Взгляд Рааза исполнился понимания, быстро сменившегося ужасом.
– Нет, – произнес он, вставая. – Нет, я не могу…
– Сядь, – велел я и сел сам. – Успокойся. И позволь рассказать небольшую историю о засаде, группе нейяджинов и беседе во тьме…
28
– Хорош возиться, – сказал я.
– Да пошел ты!..
– Отлично, делай по-своему. – Я уронил руки и отступил от Птицеловки. – Но это не проканает.
– Черта с два не проканает. – Птицеловка передвинула зачехленный нож дальше на поясницу. – Ну как?
Я помотал головой, оценив ее более чем скромный костюм и латунную рукоятку, которую было прекрасно видно как минимум с трех разных ракурсов.
– Проклятье! – Нож ударился о деревянный пол с тупым злым стуком.
– Тсс! – прошипел Езак, стоявший в нескольких шагах поодаль. Он указал на сцену и послал нам свирепый взгляд.
Птицеловка ответила жестом по своему вкусу. Езак закатил глаза и переключил внимание на представление.
Мы стояли в кулисах одного из падишахских амфитеатров во втором кольце Эль-Куаддиса. Мне объяснили, что за годы трудов сын деспота окружил
