Если он скажет хоть что-нибудь, убейте его. Понятно ли я выразился?
Гвардейцы и дворецкий кивнули. Через минуту за ними закрылась дверь, и мы с Хироном остались наедине.
Ночь у него явно выдалась долгая и неприятная. Волосы растрепались, лицо осунулось, в одежду въелись пепел, пот и местами – чья-то кровь. Он словно пережил маленький бой на поле брани или большое побоище в кабаке.
– Полагаю, у тебя есть вопросы, – молвил он.
– Не просто есть, а до хрена.
– Да, понятно. – Он углубился в помещение. – Могу ли я хотя бы попросить тебя отложить мой меч?
– Только не говори, что боишься.
– Ограничимся тем, что в твоих руках он выглядит… эстетически неуместным.
– А если я откажусь?
– Ты в самом деле хочешь, чтобы я его отобрал? – Хирон вздохнул.
– Так лучше? – Я прислонил меч к стулу.
– А теперь книгу, с твоего позволения.
– Которую? Черновик жены с твоими пометками на полях, – спросил я, заведя руку за спину и вытянув раннее издание в кожаном переплете, облицованном лавровой фанерой, – или окончательный вариант с рукописным посвящением тебе внизу фронтисписа? – Я поднял книгу, которую держал, когда он вошел.
Общения с Балдезаром в Илдрекке хватило мне, чтобы усвоить азы искусства подделки: определить возраст документа; различить между подлинными признаками износа и обманками, при помощи которых Фальшак умеет состарить документ; распознать естественный почерк автора, отличный от нерешительного в позднейших вставках поддельщика. Почерк Симонис был одинаков в обеих книгах – четкий, с нажимом и строгих форм. Классический, если угодно. Второй человек писал расслабленно и плавно, предпочитая сокращения и размывание символов, ценимые писцами и секретарями. И в данном случае почерк был идентичен тому, что фигурировал в других бумагах Хирона, которые я обнаружил на полках.
Хирон перевел взор с книг на веер поверх моей головы и снова взглянул на меня. Теперь в его глазах горел тщательно сдерживаемый огонь.
– Ты положишь обе.
Я закрыл тома и пристроил их к себе на колени.
– Слоновая Кость? – осведомился я.
– Да, было время. – Он поклонился.
– Тот, что основал орден Деганов?
– Давным-давно, сейчас я просто Хирон.
Я ждал такого ответа, но все равно не понимал и даже не знал, вполне ли верил. Что сказать человеку, которому удалось то, чего не сумел даже император?
Решил начать с вопроса «как-такое-возможно?».
– Я покинул орден и отрекся от моего имени.
– Ты знаешь, о чем я спрашиваю.
– Да, знаю.
Мы долго смотрели друг на друга. Я запоздало прикинул, позволят ли мне выйти отсюда с учетом моих открытий.
– Ты подобен ему? – спросил я.
– Кому?
– Императору.
– Ты имеешь в виду перевоплощения? – Хирон усмехнулся и покачал головой. – Нет. Все намного сложнее.
– Тогда расскажи. Объясни, каким образом человек – Деган – способен прожить больше двухсот лет, когда Стефану Дорминикосу, в распоряжении которого пребывают вся мощь империи и отряд Эталонов, пришлось разделить свою душу и превратиться в перерождающуюся троицу.
– Легко, – отозвался Слоновая Кость, скрестив руки. – Дорминикос хотел сохранить свою душу, а я был готов отдать.
– Отдать твою… – Я встряхнул головой. – Это бессмыслица.
– Да неужели? Почему?
– Потому что… это твоя душа. Она нужна Эталонам, чтобы практиковать имперскую магию; ее части нужны императорам, чтобы реинкарнировать; она нужна людям…
– Чтобы Ангелы взвесили твою жизнь? – подхватил он.
– Ну хотя бы, – согласился я. – По крайней мере, так думают люди. Сам я уже ни в чем не уверен.
С тех пор как я разоблачил для себя ложь императора насчет того, что Ангелы избрали его вечным правителем Дорминиканской империи, и осознал их
