По округе разнесся грохот выстрела, спугнув с ближайшего корявого деревца обычных на первый взгляд ворон. И как финальный аккорд, раздался истошный крик боли. Боец отпустил автомат и, обеими руками зажимая кровоточащее разорванное ухо, упал на колени. Охотник стоял уже в нескольких шагах от него, с тихим шипением прижимая к груди едва заметно парящую в холодном воздухе ладонь. Глаза его были закрыты. За внутренней стороной век парень видел умопомрачительное переплетение тончайших силовых нитей своего тела. По ним толчками, в унисон с биением сердца, текла жизнь. Вот и почерневший узелок обожженной о ствол автомата ладони. Глубоко в груди, за решеткой из ребер, начал скапливаться сгусток энергии. Спустившись по руке, он вызвал под кожей легкое, даже приятное покалывание. Жжение в ладони почти сразу сошло на нет. Открыв глаза, Вик отнял руку от груди. Корочка на ожоге уже начала отваливаться, а под ней показалась нежная розовая кожица.
Заживление заняло всего мгновение, впрочем, достаточное для того, чтобы отряд отреагировал на выстрел. Командир, едва повысив голос, отдавал приказы вскинувшим было оружие бойцам. Медик метнулся к скулящему раненому. Вик все еще видел дрожащие факелы эмоций людей: малиновые и рыжие всполохи — злость капитана и солдат; зеленоватые — любопытство интеллигентного мужчины. И серые, вяжущие язычки — страх.
Вдруг разум его забил тревогу, на грани сознания появились невероятно быстро приближающиеся красные точки опасности. Рывком кидая тело в боевой транс, Вик ушел в сторону, пропуская мимо короткую очередь одного из двух оставшихся кандидатов на вылет. Дальнейшее разбазаривание боеприпасов остановил капитан, чет-ким мощным ударом в висок отправив парня в нокаут. Охотник примирительно поднял руки.
— Успокойтесь, истерички, — тихо проговорил он.
— Под трибунал обоих, — глухо рыкнул Ермолов напарнику стрелявшего парня и продолжил, уже обращаясь к охотнику: — Какого хрена ты творишь, малец?
— Своего бойца спроси, когда визжать перестанет, — ответил Вик, скрещивая руки на груди. — Почему он дослал патрон? Может, всегда хочет стрелять первым, потому что боится?
Капитан молчал, сжимая кулаки. Как ни хотелось признавать, но охотник был прав. И даже если забыть о страхе, — эти трое были готовы стрелять в обход приказа. И как он сам раньше не заметил?
— Я тебя понял, — едва не выплюнул Ермолов. — Они остаются. И с первым же караваном отправятся домой.
— Раз организационные вопросы решили… — охотник спокойным шагом направился к спуску в бомбарь. — Готовьтесь. Выходим на рассвете.
Молчаливо наблюдавший за происходящим Лесник, проводив взглядом скрывшуюся в голодном жерле тоннеля фигуру, тихо обратился к капитану.
— Какой боец, ты оценил? Сила, мощь. Он даже от пуль увернулся играючи. Потрясающая работа. Настоящий цепной пес войны.
— Угу, оценил, — вытолкнул капитан сквозь зубы.
Теплый тусклый свет масляной лампы-вонючки, одиноко стоящей на покосившемся от времени железном столике, вырывал из объятий вечной темноты крохотную каморку. Нехитрая обстановка состояла из старой двухъярусной кровати, того самого столика, деревянной колыбели и вбитых в стену гвоздей, заменявших гардероб. Тем не менее, эта маленькая бетонная коробка была вместилищем самого дорогого, что осталось в убитом, растерзанном мире. В ней жили люди, которых связывали нежность, забота и, возможно, любовь. Если этим грубым изъезженным словом можно назвать то трепетное, несмелое, едва уловимое, но всепоглощающее чувство, теплящееся в их сердцах.
Только вот сегодня даже пыхтящая от натуги лампа не могла разогнать сгустившуюся, подобно грозовым тучам, грусть. Ольга сидела на кровати, прижимая к себе младенца. Охотник бродил из угла в угол, проверяя снаряжение.
— Опять уходишь? — прошептала девушка.
Здесь они всегда общались только шепотом. Не столько из-за ребенка, сколько из-за до безобразия тонких стен.
— Угу.
— Но ты ведь только из рейда, — серые глаза ее потемнели, как подтаявший весенний снег. В уголках уже начала собираться влага.
— Так надо, малыш.
— У тебя всегда так надо! Я уже слышала, что случилось наверху. И о твоем поступке, и о цели похода. Ты собираешься с ними в Москву! — девушка сжала младенца чуть крепче, чем следовало, на что он ответил ей обиженным хныканьем. — А ведь эти люди ничего тебе не рассказали! Просто наговорили бессвязной чуши, помахали перед носом таблетками, и ты… ты…
— Оль, не кричи, перед соседями неудобно. И дай мне ребенка, — Вик вытянул руки в просящем жесте.
Когда малыш вновь утих, Ольга наконец услышала ответ.
— Я не могу этого объяснить. Просто знаю: они не врут. Да, не говорят всего, но в основном честны. Этот рейд — шанс. Для меня, для тебя, для малыша… Шанс на будущее. Шанс иметь это будущее… — Вик аккуратно уложил мальчика в колыбель. — К тому же — ты меня знаешь, я не могу по- другому.
— Знаю, только от этого не легче, — по щекам девушки пролегли маленькие соленые реки.
Охотник присел на кровать рядом с Ольгой и сжал в теплых ладонях ее хрупкую ручку с привычно холодными тоненькими пальчиками. Она не
