Медведя.
В их отряде, в числе прочих негласных правил, старшими поддерживался так называемый «закон о чистоте речи». Проще говоря, ни Чугуну, ни, тем паче, Ермолову не нравилось, когда их солдаты ругались, как сапожники. Нет, никто не спорит, что в запале боя парням спускались резкие высказывания. Но в повседневной походной жизни от них желательно было воздерживаться.
— Выдыхай, Балалайка, — прошептал Лис и продолжил, уже обращаясь к прапору: — Наш эмоциональный Трубадур хотел сказать, что охотник этот удумал нас травануть. И мы, в свою очередь, в довольно сдержанном и культурном диалоге старались доказать ему, что в этих действиях он не прав.
— В сдержанном и культурном? Ну-ну, — прапорщик посмотрел на чересчур искренне улыбающегося парня. — Вик, а ты что скажешь?
Охотник некоторое время молчал, исподлобья зыркая на отряд. Он не хотел отвечать. По его мнению, все было очевидно. Но под непривычно теплым взглядом старшого Вик сдался. Прикрыл глаза и коротко повел плечом, будто отбрасывая сомнения.
— Захоти я отравить вас, никто бы и не проснулся, — глухо, как до времени спокойный зверь, пророкотал Вик.
— Ну да, конечно, тогда какого ху… — вновь заверещал Скальд и схватил очередную оплеуху.
— Кирилл хотел спросить: тогда какого художественного замысла ты придерживался, кидая в наш костер эти… М-м-м… Потроха, — Лис ехидно улыбнулся.
Чугун присмотрелся к тлеющим углям. На них действительно дожаривалась, чадя сизым дымком, некая нелицеприятная масса. Запах уже по большей части развеялся, но его отголоски напоминали слегка подгнившее мясо с нотками лежалой травы.
— Вик, я слушаю, — угрюмо пробасил Чугун.
Коротко щелкнул загнанный обратно в ножны клинок. Охотник скрестил на груди руки.
— Это не отрава и не яд, — тихо проговорил он, в упор глядя на прапора. — Еще с вечера я заметил звериные тропы вокруг поляны. А ночью к нам подошла пара мутов. То ли одичавшие собаки, то ли волки. Они потоптались и ушли. Но нас почуяли. Могли вернуться с основной стаей. Это, — Вик кивнул в сторону костра, — потроха зайцев и кое-какие травки. Дым от их тления животным неприятен. Им кажется, будто здесь… Мертвое место. И сюда лучше не ходить.
— Да он и людям не особо, — пробормотал Док.
— Я просто отогнал животных, чтобы они вас спящими не схар-чили, — продолжил Вик, будто и не заметив реплики медика. — Повторюсь, захоти я вас отравить — вы бы точно не проснулись.
Прапор вздохнул и вновь почесал щетину.
— А почему сразу парням не объяснил?
Ткань подшлемника на лице охотника натянулась, обозначая контур ехидной улыбки. Только вот глаза оставались холодными — двумя льдинками они буравили чуть съежившегося медика.
— Будто меня кто-то спросил, — хмыкнул он.
Новый день почти не отличался от предыдущих. Все так же стелилась под ноги разбитая временем трасса, мимо проплывали все те же корявые невзрачные деревца. Здесь, на открытой дороге, снег уже растаял и не мешал тихому, медленному шагу отряда. Слишком медленному.
Будто потратив на утреннюю перепалку весь заряд энергии, солдаты буквально волочили ноги. Все чаще то один, то другой отходил в придорожные кусты, откуда после раздавались рвотные звуки. На гневные вопросы Ермолова Костя лишь растерянно пожимал плечами. Ведь утром состояние бойцов было, конечно, не аховым, но вполне терпимым. Списать все на банальное пищевое отравление тоже не удавалось: во-первых, паек одинаковый, и будь причина в продуктах, недомогание коснулось бы и командира. А во-вторых, Костя сам готовил еду и питался с ребятами с одного котелка, но чувствовал себя вполне сносно, — общая усталость не в счет.
Состояние Андрея также внушало опасения. Повязку приходилось менять реже — рана на шее не гноилась; температура спала, и дышал он ровно, но… Не просыпался. При количестве потерянной им крови — если не очнется до утра, можно смело закапывать. В походных условиях вывести парня из комы Косте не хватит ни медикаментов, ни оборудования. Да и, учитывая общую протяженность маршрута, командир не позволит тратить дорогие по нынешним временам препараты. А тащить в неизвестность бесчувственное тело, которое может и не проснуться вовсе, — непозволительная роскошь и трата человеческих ресурсов. Да, русские офицеры своих в беде не бросают! Но живые все же дороже мертвых. И хоть эту простую, казалось бы, истину понимали все, принять, что придется бросить друга, члена семьи было трудно. Больно. Неправильно.
Ведь человека определяют не звания, не социальный статус, не доход, не внешние признаки — прямая спина, две руки, две ноги, голова. Человека определяют поступки. Мысли. Способность действовать иррационально, вопреки всем известным «надо» и «обязан», наплевав на животный инстинкт самосохранения.
Потому Костя и продолжал хлопотать над спящим мертвенно-бледным Андреем. Потому уставшие, больные бойцы, едва способные передвигать собственные ноги, упорно тащили носилки. Даже в мыслях не позволяя себе жаловаться или, тем паче, решить бросить.
Скрытый деревьями, Вик хмуро наблюдал за этой ни дать ни взять ритуальной помощью. Постоянно курсируя вокруг отряда в поисках возможной
