– Старший инструктор по рукопашному бою. Теперь уже бывший… – громко заржал Зимин. К нему присоединился Ивлев. В смехе командиров чувствовалась лёгкая нервозность. Переживали-таки, старые негодяи.
– Тьфу ты, пакость какая, – пробормотал Леха, склонившись над телом юнусовского офицера. – Как пацана сопливого уделали. С нашим бы такое не прокатило, – вспомнил он Шуровкина. – Сами бы до сих пор лежали…
Полкана решили не топить. Подтащили к палаткам медиков, благо те стояли рядом, разбудили слуг Гиппократа и, под дружный мат врачей, вручили им бывшего инструктора по рукопашному бою.
Утром нас разбудил Зяма.
– Так, фашисты, скажите мне, за что вы так уработали ночного полкана? – Зяма бесцеремонно сбросил мои ноги с кровати и уселся.
– Что с ним? – высунув нос из-под одеяла, спросил Марся.
– Ожег лица, правый глаз обожжен, но не сильно. Множественные ушибы, как сзади, так и спереди, при этом в грудак ему прилетело чем-то тяжелым и плоским. Но не это самое страшное. У него тяжелое сотрясение мозга. Судя по отметинам на голове, ему чем-то кинули в голову, а потом добили лежачего. Вот я и спрашиваю: кто это такой и что он вам, садистам, сделал?
– Это жертвоприношение, – пробубнил я.
– Это что-то новое! Каким богам?!
– Двум местным божкам, – зевнул я в ответ.
– Барону и Петровичу? Это они приказали?! – удивился Борька.
– Блин, Зяма, чего ты пристал, как банный лист?
– Не понял? – начал наезжать Борька. – Вы, значит, уработали под списание какого-то офицера, подбросили его нам посреди ночи, а теперь – не приставать? Нам его дальше лечить или в госпиталь сплавить? И лечить ли вообще? Наши божки, как ты изволишь «выражовываться», могут завтра повелеть вообще его прикопать в лесу. Так стоит на него лекарства переводить?
– Стоит, Зяма, стоит.
Я подробно расписал события ночи. Зяма выслушал молча, выдержал минутную паузу и выдал:
– Если бы знал – я бы этого терпилу без наркоза отоварил!
Он пошел было к выходу, но вдруг замер, и спросил:
– То есть сегодня выходной?
– Точно.
– И бухать можно?!
– Зяма, заткнись и скройся с глаз, – пробурчал из-под одеяла Марсель, – дайте мне хоть сегодня поспать.
– Можно-можно. Только перед тем, как пить, у Петровича ещё раз спроси. Зная его подлую натуру, можно наткнуться на запрет… – Но Борька меня не дослушал, радостно испарившись из палатки.
Я закурил. Спать не хотелось. Посмотрел на сопящего Марсю, завистливо вздохнул, надел штаны и ботинки, отстегнул от кровати автомат и пошел на улицу. А там…
Весть о выходном и наличии разрешения на пьянку распространилась по лагерю быстрее лесного пожара. В город спешно снаряжались гонцы за закуской, поэтому возле машин шли шумные разборки. Я двинулся к Ковалю. Лёха уже проснулся и сидел возле своей палатки. Перед ним на раскладном столике лежал разобранный автомат. Леха занимался чисткой оружия.
– Ты уже слышал про юнусовского полковника?
– Да, – Коваль внимательно рассматривал ствол автомата. – Мои пилюлькины ещё ночью отчитались.
– Навещать пойдем?
Лёшка отложил автомат и внимательно посмотрел на меня:
– Только не говори, что у тебя совесть проснулась!
– Моя совесть – покладистая молодуха. Слепа на оба глаза и глуха на оба уха.
Он задумался и спросил:
– Про совесть сам придумал?
– Нет, из какого-то детского фильма.
– Из современных?
– Нет. Из моего детства.
– Хорошее у тебя было детство!
– Факт.
– А насчет полкана, мой бессовестный друг, я тебе так скажу: был бы он хорошим спецом – не лежал бы сейчас у наших врачей. Считай это
