предпринять с Линной, он крепко задумался, как быть с маленьким Хшо.
Тучи сгущались с каждым днём, ветра и дожди становились все сильнее. Медленно и величаво, градом, ветром и дождём плюя с неба на людскую суету, приближалась матушка Зима.
Путешественники поневоле тоже на месте не стояли. Одни рвались на юго-восток или прямо на юг, другие, напротив (их было подавляющее меньшинство), направлялись в самую клоаку, потому что надеялись заработать, поживиться, возвыситься, — или потому что так было нужно, и ничего с этим поделать они не могли.
Даниэль со своей ребятнёй, день ото дня становившейся все спокойнее и веселее, являя с состоянием Ферэлли разительный контраст, двигался на запад. Они приближались к официальной границе самого великого и древнего северного Княжества, именуемого Гаральд.
29
Четырнадцатого октября, на одиннадцатый день пути, уже к вечеру, когда красное от натуги солнце освещало мир из-за полуприкрывших его облаков, убранные поля по правую руку темнели, не слишком заросшие сорняком и уже увядшие, а опадающие и пожелтевшие луга казались саванами, накинутыми на прежнее неистовство зелени, путешествующие, устав от тряски в очередной повозке, приподнялись на холм и узрели оттуда резкое понижение континентального пласта: здесь, у подножия мерно вздымающихся к югу холмов, был древний, зигзагообразный разлом в треснувшей отчего-то земле, через который ныне перекидывались от горизонта до горизонта около сотни разных по величине мостов и за которым начиналась украшенная столбиками, флажками, башенками и временными лагерями военных приграничная земля.
Прямо в центре этой дороги, разбитой на сотню отдельных путей, у невысокой пограничной стены был разбит огромный лагерь, в котором смешалось множество красок и цветов. Даже досюда долетал нескончаемый гомон и шум, который производили несколько тысяч сбившихся в одном месте людей.
Военные, которых определяла тёмная форма, выпускали идущих через мосты на эту сторону разлома строго дозированно, а так как напор из-за граничной стены был, по-видимому, сильнее, их с каждым днём скапливалось здесь все больше.
Ныне народу во временном лагере, разросшемся за месяц с лишним усиляющегося переселения на юг и юго-восток, было что-то около четырёх тысяч человек — на три-четыре сотни военных.
— Вот, — обернувшись к ним, гордо заметил щербатый возница с выпученно-оттопыренной верхней губой, — шмотрите как! Ражщелина наживаетца Штирн, Туманный Ражлом. Иль, по-нашему, Молнёвый Штрах. Мож, тут в шамом деле когда-то молния и шандарахнула, а мож, нет, ничто не знат. Токо низа у энтой ражщелины нет. Туман один, вшё одно, утром или днём. Кто излазил, тот, гворять, не вожвращался... А мож, брешут вшё. Мож, там речка какая течёт. Не знаю.
— И что, — удивился Даниэль, — здесь кроме форта ещё и застава есть?
— А каг же? — удивился возничий и даже посвистел чуток, своё чувство акцентируя и дополняя. — Ждёшь же мештная дошто... примечательношть! Во-она там, гляди- тешь-ка... чернеет... Эт и ешть жаштава. Там, шталбыть, жаштавник шидит, и люди яво. У них тут своё хожяйштво, во-он за тем лешом поля, выгон, шкотина вшякая. Только они с таможными не в ладах. А щас за штаршого ждёшь мешок ш талерами.
Жёлтый мешок с высокой стопкой монет, вышитый на оранжевом фоне, был знаком таможенников Гаральда. Даниэль это знал, да не потому, что был особенно образован, а потому, что эта сравнительно небольшая гильдия была известна далеко за пределами Княжества, интересы которого опекала.
Как военные вербовщики, на каждом углу кричащие, что настоящим мужчинам на гражданке делать нечего, что только в подразделениях (Княжества. Империи, граничников, гвардии, уставников, лесных, холмовых, и так далее, и тому подобное) их ждёт достойная жизнь, так и представители нормальных гильдий никогда не миновали повода сделать себе рекламу. Так уж получилось, что гаральдская таможенная, установлениями позапрошлого Светлейшего Князя наделённая многими правами и средствами, в последние десятилетия два оказалась выше даже оружейной и ювелирной, эти права и средства прекрасно используя.
Все таможенные сборы, десятины, налоги с провоза, склада и бартера проводились через неё, что давало гильдейским банкам (тем, с которыми у начальников гильдии был свой договор) распоряжаться средствами, превышающими средства Университетской и Текстильной вместе взятых. Кроме того, была ещё и по большей части вполне контролируемая, тщательно задокументированная контрабанда, с которой гильдия имела огромную мзду, были доходы с обеспечения дополнительной охраны, быстроты, надёжности перевозок через гаральдские границы и территории, было много, много другого, такого, о чем не знали даже служащие гильдии среднего ранга.
Даниэль, конечно, обо всем этом не ведал тем более; он просто вспомнил яркий, притча во языцех, образ служителя гаральдской таможенной, которую в народе называли ещё Оранжевой, или Дуфлом (неизвестно почему). И потому улыбнулся.
Было от чего. Настоящему, правильному, истинному таможеннику полагалось быть обширно-массивным, одним размером внушающим доверие, толстым от хорошего житья, постоянно что-то жующим, курящим крепкий табак, вино пьющим только самое лучшее, но в огромных количествах
