воли, ни сил, ты совершенно никчемна. Мне жаль тебя, и я дарую тебе существо, которое Ты; прими его, стань им, будь им, живи только им...»
Девочка видит зеркало, огромное, светлое зеркало впереди, в котором отражается странная, колеблющаяся, состоящая из рваного белесого тумана фигура, стремительно обретающая плоть.
Гончие щелкают клыками уже у ее слабеющих ног, пытаясь схватить ее за икры, но пока она еще может бежать, и ужас, сводящий ее с ума, в то же время придает ей сил.
«Вот мой дар. Вот он, вот Ты. Прими его — и живи. Бессмертные любят тебя».
Отовсюду раздается гигантский, адский хохот, стенания и плач, хруст разрываемых костей, звук лопающихся жил и крови, бьющей из тел, падающей на пол огромными алыми каплями, разбивающимися на сотни, тысячи, сотни тысяч жгучих, всепроникающих частиц.
— Нет, — шепчет забрызганная кровью девочка, неверяще глядя вперед и видя приближающуюся Себя, уродливую, скрюченную, жалкую и отвратительную, перекореженную, всклоченную, грязную, бородавчато-осклизлую, беззубо-ущербную...
— Нет, — произносит она, не в силах остановиться, но не в состоянии и бежать вперед; даже ужас оставляет ее, переставая подгонять бешено бьющееся сердце. Но возникший протест слишком силен. Девочка, оказывается, не так уж бессильна и слаба. Она горда, она ужасающе, слишком, непомерно горда; гордыня ее выплескивается из глубин, где была сокрыта все это время, и она раздирающе, с ненавистью кричит в ответ:
— Не-е-ет! — и с разбегу прыгает вперед, прямо в зеркальную саму себя.
Прошибает корявое, изнемогающее от страданий существо, не почувствовав боли и не услышав взрыва разлетающихся во все стороны осколков.
Длинный коридор обрывается.
Она оказывается в огромном, мрачном и очень высоком зале, где-то в выси которого сверкает яркий иссиня-белый свет, но здесь, в самом низу, очень темно, — и только двое, спиной к спине, бьются со сворой окружающих их постоянно меняющихся теней; со стороны одного из них неровно сверкает длинный клинок со стороны другого — что-то, пульсирующее мрачным, багрово-алым.
Она останавливается, отрешенно взирая на море Тварей, беснующихся впереди. Полукруг рявкающих, прыгающих, гикающих и рычащих теней с воем ненависти смыкается в кольцо и бросается прямо на нее. На сей раз ей некуда бежать.
И Хозяйка, подоспевшая как раз к расправе, уже не смеющаяся, а с нечеловеческим безразличием наблюдающая за ее распадом откуда-то сверху, из яркого белого сияния, лишь указывает на Элейнины рукой, словно демонстрируя ее другим.
Одновременно с этим один из сражающихся впереди, в самом центре беснующихся теней, громко восклицает, отвечая другому:
— Я Гленран! Я вернулся, чтобы помочь тебе!.. — Голос его, юношески-высокий, красивый, дрожит от напряжения. — Мы должны пройти ее вместе, чтобы потом...
Сверху падает непроницаемая, адская тьма, полная стенающих, проклинающих все на свете голосов, обрывающая краткий диалог, повергающая девочку в дикий, неконтролируемый страх, в безумную панику, а затем она слышит, как с той стороны, где двое бились с адской сворой, раздается краткий, полный муки стон.
Ужас исчезает, будто его и не было, сменяется полной апатией и бессилием.
«Все, — шепчет Госпожа, заглядывая на девочку с небес, а та даже не может встать, распластавшись после прыжка и безучастно наблюдая, как подползают к ней сотни черных, блестящих в темноте змей, — теперь все. Теперь тебя не спасти».
— Дьявол! — кричит Вельх, пытаясь обернуться, одновременно парируя рушащийся сверху удар.
И неожиданно чувствует, как стоящий у него за спиной... становится другим.
Они одновременно разворачиваются друг к другу, и Тени застывают, словно ожидая, как поступит каждый из людей.
Вельх смотрит и в медленно светлеющей тьме различает мрачное, застывшее, темное и отчаянное, словно вырезанное из мрамора лицо высокого, столь же мощного, как и он сам, мужчины, его высокие скулы, твердый подбородок и рот, мерцающие в темноте черные глаза... Затем, за долю секунды до того, как тот начинает атаковать его, Вельх успевает отскочить и парировать мастерский, неотвратимый по мощи и быстроте удар.
И они начинают кружиться в необыкновенно быстром, жестоком и неминуемо смертельном танце... а девочка, удивленная тем, что все еще жива, смотрит на них обоих, узнавая этот танец, потому что видела его начало уже один раз, когда-то совсем, незапамятно давно... но более того, Та, неприступная и безжалостная наверху так же смотрит на двоих смертных мужчин, и во взгляде ее рождается что-то, чего не было раньше.
Безвольные змеи застыли, словно изваяния, не двигаются с места, и огонь в их глазах угас.
Девочка видит это и понимает, что сейчас ей дан единственный и практически бесценный, невозможный шанс. Она разворачивается и начинает быстро, как только может, ползти вперед, при этом касаясь скользких и холодных тел, страдая от унижения и бессилия, от обрушившейся на нее злобы, от пронизывающего ее душу и тело страха, — от того, что в любой миг ее побег может быть обнаружен, — и тихо, беззвучно рыдая.
Но коридор, в который она выползает, кончается стеной мерно колышущейся Тьмы. Бежать больше некуда: в этой тьме она не прозревает, как во
