меня серьезные возражения.
– Для того мы и собрались здесь, чтобы всех выслушать, – сказал аббат, распахивая двери трапезной.
В этот день по указанию отца-настоятеля все монахи вкушали пищу по своим кельям.
При виде Декарта и аббата Мерсенна его гости, приветствуя философа, встали с лавок у длинных столов.
– Рене! Мы не виделись пятнадцать лет! – идя навстречу Декарту, протянул руку Ферма.
– Вы немало преуспели, почтенный метр! Потолстели! Обзавелись семьей?
– Да, пока трое детей. Старшего, Самуэля, привез в Париж учиться.
– Пусть учится, становится ученым и не допускает ошибок, подобных отцовским.
– Что вы имеете в виду, Рене?
– Я сообщу свои соображения не только вам, но и всем присутствующим.
Немного озадаченный такой встречей, Ферма отошел, но ему пришлось сразу же вернуться, потому что аббат Мерсенн попросил его поделиться с гостями монастыря своими новыми открытиями в области математики.
Декарт устроился на краю скамьи, отставив в сторону огромную ногу в ботфорте, и презрительно фыркал, покручивая свой офицерский ус.
Рядом с ним сидел бледный юноша лет девятнадцати – Блез Паскаль, странно выглядевший среди почтенных собратьев по науке, каждый из которых занимал заметное место в обществе – кто юрист, как Ферма, кто офицер, как Декарт, или монах, подобно Мерсенну.
Пьер Ферма говорил по-латыни изысканно и почтительно, но, касаясь математики, с неуловимым чувством превосходства, чего сам не замечал, будучи человеком скромным и добродушным:
– Мне привелось вести в Тулонском парламенте дело крестьян против герцога Анжуйского. Спор касался денежной компенсации за перешедшие к герцогу земли после спрямления им извилистой линии границ земельных угодий. Подсчитать утраченные крестьянами площади, ограниченные прежде неправильными кривыми, никто не умел, приблизительные же подсчеты герцог отвергал как заведомо неверные, в результате крестьяне остались и без земли, и без денег за нее, а судейское дело зашло в тупик. Я предложил любую извилистую линию разбивать на отрезки, которые практически точно являются кривыми второго порядка: либо частями эллипса, либо параболы, либо гиперболы, то есть сечениями двух соприкасающихся вершинами конусов, с раструбами, уходящими в бесконечность.
– Бесконечность! – воскликнул юный Блез Паскаль, длинные светлые волосы которого обрамляли узкое бледное лицо с горящими глазами. – Как это страшно!
– Не более страшно, чем любая другая величина, выраженная числом, – с улыбкой сказал Ферма.
– Но ее нельзя представить! – возразил Блез Паскаль.
– Нет, почему же? Эта величина вполне реальна. Она бесконечна, но не беспредельна. Пересеките один из конусов, о которых я говорил, плоскостью, перпендикулярной их оси.
– Будет круг! – нашелся Блез Паскаль.
– Теперь, если начать поворачивать эту плоскость, мой друг, что вы получите в сечении?
– Разумеется, эллипс.
– А если повернуть плоскость еще больше, приближаясь к положению, параллельному образующей? Останется ли эллипс эллипсом?
– Конечно! – откликнулось сразу несколько голосов.
– Только большая ось эллипса так удлинится, что ее конца и видно не будет, – заметил старший из Паскалей – Этьен.
– Она может стать сколь угодно длинной, не правда ли? А если плоскость станет параллельной образующей конусов и уже нигде не пересечет конуса, куда денется конец нашего удлиненного эллипса? – с присущей ему манерой задавать загадки спросил Ферма.
– Он превратится в параболу! – обрадованно воскликнул Блез Паскаль.
– Браво, юноша! – восхитился Ферма. – Эрго – эллипс с бесконечно длинной большой осью не что иное, как парабола. Теперь продолжим дальше поворот нашей секущей плоскости, чтобы она уже не стала параллельной образующей и снова пересекла, но теперь уже не только верхний, но и нижний конус. Что произойдет на чертеже? Конец большой оси вместе с малым овалом эллипса вернется к нам, но уже с другой стороны, как бы обогнув немыслимо огромный шар вселенной, радиус которого равен бесконечности.
– Это же будет гипербола, сударь! – снова нашелся Блез Паскаль.
– Верно, юноша, гипербола, которая станет равнобокой, если секущая плоскость будет параллельна оси конусов.
– И вы считаете, метр, бесконечность реальной? – на великолепной латыни спросил Омар Торричелли.
– Безусловно, – не задумываясь, ответил Ферма.
– Вот вам еще одно доказательство существования господа бога! – вставил Декарт. – Не к этому ли я призывал и попов и ученых?
– Тссс! – замахал руками аббат Мерсенн. – Умоляю тебя, Рене Декарт, не ставить под сомнение слепую веру в господа бога, по крайней мере, в стенах монастыря, где она – основа нашего прибежища.
