повод для того, чтобы подружиться с Маккелли.
После двух часов и стольких же бутылок «Краун Рояль» у них уже было полное досье Абиша – по крайней мере все, что удалось официально вытянуть из полицейских компов и что программист Маккелли выгреб из тайных данных по Вдовцам. Его прошлое оставалось неизвестным – то, что было связано с проживанием и его позицией в клане Вдовцов, – но это-то им было нужно меньше всего. А потом они решили вернуться на губернаторскую вечеринку. Съели отрезвляющие пастилки и поехали в особняк Ромера. Там Маккелли принялся усиленно и безрезультатно подбивать клинья к Саре Ромер, а ван Дорн без особых проблем позволил соблазнить себя Исиде Ашлаах, дочке владельца средних размеров биохимической корпорации. Теперь она спала, а ван Дорн снова мысленно вернулся к Абишу.
Вдовцы были старой, насчитывающей уже лет двести сектой, корни которой одновременно уходили в земную веру в реинкарнацию и в религию однополых обитателей Тофории. Тофориане размножались способом, который стал доступен для людей исключительно благодаря технике, – клонированием. Их религиозные представления очень напоминали земной культ предков. На Тофории возникли Дома не только людей, но и парксов, и кайагоони. Клан людей состоял из нескольких религиозных групп, различающихся то ли правилами, то ли ритуалами, то ли интерпретацией канонов – переводы оригинальных тофорийских священных книг оставались спорными. Большинство сект принимало лишь мужчин, три были совместного обучения, одна – женской.
Абиш принадлежал к крупному религиозному ответвлению совместного обучения – к тому, что делало упор на реинкарнации и неразрывности существования человеческой души во многих телах. Каждый из членов секты обладал имплантированным в мозг биоэлектронным регистратором, который записывал картинки, звуки и важнейшие эмоции, ощущаемые мозгом Вдовца. Время от времени содержимое чипа перекачивалось в центральную память, находящуюся в храме Дома на Тофории. В момент смерти Вдовца запускалась реконструктивная программа. Оживляли его клетку, оставленную в этом же Доме. Три года выращивали человеческий организм в искусственной матке, ускоряя его развитие. И все это время в мозг вновь созданного человека перекачивали запись переживаний всех его предыдущих воплощений. Его копия в биологическом возрасте примерно двадцати лет покидала матку и после короткого пребывания в реабилитационной ячейке начинала самостоятельную жизнь. С правовой точки зрения Солярного Доминиона это был все тот же человек. Вдовцы получили эту привилегию благодаря услугам, которые охотно предоставляли остальному человеческому сообществу, – часто выполняли необычно опасные задания, в которых требовалось участие человека. Просто не боялись погибнуть. Естественно, существовали сообщества клонов, которые не признавали традиции тофорийских Домов, но они не были так уж известны и не обладали статусом Вдовцов. Проблема, с которой предстояло столкнуться ван Дорну и Маккелли, состояла именно в противоречии между иерархией законов сообщества Вдовцов и юрисдикцией Солярного Доминиона.
Абиш был осужден на казнь. Приговор приведен в исполнение. Как любой другой обвиняемый, после этого он становился нормальным членом общества. Нельзя было взять его под стражу, запретить прилететь на планету, снова осудить. Маккелли утверждал, что не было никаких оснований для какой-либо изоляции Абиша.
Он совершил преступление, был осужден и казнен. Точка. Абзац. Аминь.
Можно только ждать его хода. И не сейчас – через три года.
Три года… «Как странно, – думал ван Дорн. – Я лежу здесь, чувствую, смотрю, а человек, которому я отрубил голову, уже сейчас – зародыш, висит себе в органическом питательном бульоне и фаршируется воспоминаниями людей, которые жили сотню лет назад, но в то же время – именно им и являются».
Головоломность всей ситуации удивляла даже ван Дорна, хотя уж он-то в своей жизни сталкивался со многими странными людьми и ситуациями. В очередной раз осознавал он смысл жестокого кодекса, который установили на Ковчеге первые поселенцы, раздражающих ограничений генетической свободы граждан, длинных списков запретных виртуальных реальностей и психотропов, огромного преимущества судов над другими органами власти. Ковчег был единственной, кроме Гладиуса, человеческой, полностью заселенной планетой (на Пограничье могло случиться всякое), на которой из смертного приговора и осуществления его сделали почти культовую церемонию. Престиж Государства зиждился здесь на престиже Закона.
И Закон сей гласил, что Абиш может безо всяких препятствий прилететь на планету и бесконтрольно по ней перемещаться. А он ведь сказал: «Я вернусь к тебе…»
Пугал или просто шутил? Позволит ли Великий Отец реинкарнацию, несмотря на сигналы солярных властей? Прилетит ли сюда Абиш – и для того ли, чтобы убивать? Вопросы не давали ему покоя.
Три года – немалый срок для молодого человека. Десятки женщин, с которыми можно заняться любовью, сотни ВР, которые можно исследовать, тысячи часов, за которые тебя может настигнуть смерть. Наконец, учитывая среднюю скорость исполнения казни, это примерно девяносто встреч на Площади Судий.
Ван Дорн постепенно успокаивался.
О да, он был мастером спокойствия, рекордсменом внутреннего покоя, чемпионом гармонии души. Так утверждали результаты психологических и неврологических тестов, которые должен пройти каждый кандидат в палачи.
Согласно теории ковчегового права, он воплощал в себе функцию без малого мистическую – одновременно слуги и властителя общества, которое этим
