Его отвратительное лицо перекошено от страха.
Я протягиваю руки и распутываю трубки на его спине.
Жаль, что я потерял камеру. Танец отблесков костра на их блестящих телах не передать словами. Благородство пляшущих теней скрывает деформированные конечности, формы, вылизанные голодом, уродливые, изломанные фигуры. От этого зрелища у меня замирает сердце.
Спасшая меня девочка предлагает миску с едой. Кажется, это рыба. Я принимаю с благодарностью.
Достаю полевой набор для очистки и посыпаю еду наноботами. Они сконструированы так, что распадаются сразу же после того, как выполнят работу. Ничего общего с теми ужасными наноботами, которые вышли из-под контроля и превратили Землю в место, непригодное для жизни.
Боясь обидеть, поясняю:
– Специи.
Смотреть на нее – как глядеться в человекообразное зеркало. Вместо ее лица я вижу искаженное отражение своего. По неясным бугоркам и вмятинам этой сглаженной поверхности трудно прочитать эмоции, но, думаю, она озадачена.
– Мамошшк шкашшал, пищщ есст ядоффит, – произносит она, шипя и причмокивая. Я не виню ее за искаженные фонемы и охромевшую грамматику. Несчастным зараженным людям, вынужденным бороться за существование в этой глуши, явно не до стихов и не до философии. Она говорит: «Мама сказала, что эта пища – яд для тебя».
Я отвечаю:
– Со специями она безвредна.
Когда я выдавливаю очищенную еду в питательную трубку на боку шлема, лицо девочки, словно гладь пруда, покрывается рябью и мое отражение распадается на сотни цветных осколков.
Это улыбка.
Другие не доверяют человеку из Купола, так как он в своем костюме прятался около деревни.
Он говорит, что обитатели Купола боятся вас, потому что не понимают. Он хочет это изменить.
Мамин смех звучит как рокот воды, перекатывающейся по камням. Ее кхожа меняет текстуру, и отраженный свет разбивается на дрожащие изломанные лучи.
Он заворожен игрой, в которую я играю. Я провожу палочкой по животу, бедрам, груди, а кхожа колеблется и гонит волну вслед за ней. Он записывает все, что мы говорим. Спрашивает, знала ли я отца.
Должно быть, Купол – странное место.
Отвечаю:
– Нет. Во время сезонных праздников мужчины и женщины сплетаются вместе, а кхожа направляет семя туда, куда они хотят.
Он говорит, что ему жаль.
– Чего?
Мне трудно по-настоящему понять, о чем он думает. В отличие от кхожи, голое лицо молчит.
– Всего этого, – он обводит рукой вокруг.
Когда пятьдесят лет назад разразился мор, сошедшие с ума наноботы и биоусилители сожрали кожу, слизистые пищеводов, теплые, мягкие наружные оболочки всех полостей, скрывающихся за естественными отверстиями в человеческих телах.
Потом место потерянной плоти заняла пленка из крошечных роботов и колоний бактерий. Мор покрыл этих людей снаружи и изнутри, словно лишайник.
Те, у кого были деньги – мои предки, – завладели оружием, построили купола и оттуда наблюдали, как на поверхности Земли умирают остальные.
Но были и те, кто выжил. Живой паразит приспособился к среде, и его носители смогли есть мутировавшие фрукты, пить отравленную воду и дышать токсичным воздухом.
Под куполом о зараженных травили анекдоты, а кто был посмелее, даже торговали с ними. Но никто из нас больше не считал их людьми.
Некоторые заявляют, что зараженные довольны своей участью. Такие люди просто не видят дальше своего носа и пытаются снять с себя ответственность. Волею случая я родился в куполе, а она снаружи. Не ее вина, что она щиплет свою изуродованную кожу, а не размышляет на философские темы; что шипит и причмокивает, а не выстраивает свою речь сообразно законам риторики; что не ведает близких семейным отношений – только инстинктивную животную тягу к близости.
Мы, люди Купола, должны ее спасти.
