колхоз, озадачив Мри и трех остальных мужей овцами и коровами. Крил, по натуре вождь, мистическим образом собирал вокруг себя племя. Позже, уже заговорив с духами, Дим понял, что так оно и было. С других дачных поселков, из деревень, даже из города приходили люди, все – мужчины. Первое, что они делали, поев и отмывшись, – клеились к Мри и получали по сопатке от Крила. Кто-то соглашался на роль батрака. Чаще, выяснив, что к чему, гости уходили дальше – в поисках общества приятней или женщины привлекательней. Однако Дим очень быстро слетел по рангам вниз, из первого мужа став шестым.
Крил с самого начала стоял за то, чтобы выгнать его из хутора, но Мри была чувствительна и склонна к ностальгии. Вид Дима навевал ей воспоминания о былом, о днях покоя, когда все было хорошо, телевизор работал и горячая вода текла из крана. Дима это отнюдь не радовало. Мечтания Мри всегда заканчивались истерикой. Во всем виноватым почему-то назначался лично Дим и некогда любимые им книжки фэнтези. Время шло… Чем дальше, тем больше жена склонялась к мысли – не без содействия Крила – низвести Дима в батраки.
Но Дим начал слышать духов.
Они с Илом, пятым мужем, ходили в город, надеясь забрать из своих квартир еще не разворованное – либо, что уж стыдиться, пограбить самим. Но в городе хозяйничал Юрий, сильнейший шаман во всей южной России. У придорожной стелы с названием города Ила смело с ног, а Дим услышал веселое и злое: «Мародеров давим, кромсаем…» Не дожидаясь, когда их начнут кромсать, ходоки спаслись бегством.
И на пути к хутору, когда стемнело, Дим различил зов лешего, понял, о чем поет в облаках гигантская Птица, и ощутил Землю-Мать.
С этого вечера судьба Дима переменилась: Мри решила, что важно иметь среди мужей шамана.
На шамана, даже плохонького, Дим не тянул, но и такого затрапезного духовидца не было другого на двести километров окрест. А на хуторе жили люди, много уже людей, они пахали землю и валили лес, они рожали других, и им нужно было стеречься. Дим мог указать о жертве и поднять тревогу; поэтому тарелка супа и одинокая постель выделялись ему по праву. Мри даже запретила Крилу его бить, хоть и не по доброте душевной, а из чисто логических соображений: Крил мог его просто вколотить в гроб.
Но по хутору бегали дочери Крила и сын Лера, второго мужа; на следующий год Мри собиралась рожать от мужа третьего и никогда не собиралась рожать от Дима. Он почти смирился с этим, как почти смирился с местом тихого мямли, и он согласился ехать к старику, чтобы могучий Зверь предпочел могучего Крила, – желания Дима, в сущности, и не спрашивали…
Теперь Дим валялся на дне телеги, впервые с изменения мира радостный и безмятежный. Зверь лежал у него на животе и потихоньку засыпал.
Зверь выбрал его.
– Устроил!.. – зашлась воплем жена. – Ты, полудурок… – она осеклась и икнула, сглотнув матерное слово.
Это Зверь, оставленный в телеге на дворе, затосковал без хозяина и швырнул тоской в небеса.
Рокот очереди оглушил, будто прогремел совсем рядом. Сладко екнуло сердце. Дим нелепо заулыбался. Счастье охватило его и окружило золотой стеной. Ненависть Мри металась рядом, царапала по деревянным стенам лапой красного петуха – но молчала. Она стала бессильной.
Дим заторопился к Зверю.
Будь у страшного хвост, нахлестал бы он хвостом бока до рубцов. А так Зверь только шумел как мог, прыгал на досках всем узким негнущимся телом, изъявляя безудержную звериную радость. Дим взял его на руки. От тела Зверя шел жар. Дыхание громовика было в нем и кровь саламандры. Воздух рядом со Зверем высыхал, Дим болезненно сощурился – в глаза будто песка насыпали. Но живой металл не обжигал ему кожу. Дим был – Зверя, как Зверь был – его.
Дитя Верхнего Мира с размаху пихнуло хозяина под дых магазином. Дим закашлялся и засмеялся. Подумалось, что в прежней, обыкновенной жизни, он подобного и вообразить бы не смог… Дим критически заметил себе, что жизнь так и осталась обыкновенной, и Зверь, будто возмутившись, въехал ему в живот еще раз. В нутре у него защелкало. Дим в каком-то озарении почесал выплавленное на боку клеймо. Зверь замер, нежась, упрашивая продлить ласку. Потом снова закрякал и зашелестел. Щелкающее сочленение у него в брюшке предназначалось для боя, но умного Зверя можно было научить азбуке Морзе. Дим размечтался о будущем и стоял посреди двора как столб, уставившись в никуда, гладя неуемного малыша. Хуторяне косились на него и обходили стороной.
Мри, повстречав его в доме со Зверем, гневно открыла рот. Она хотела прогнать страшного на улицу, но сообразила последствия и промолчала.
Вечером Мри плакала. Ей было жалко сережек. «Теперь дырки зарастут», – всхлипывала она, и зарастание дырок в ушах казалось самым горьким из всех изменений мира. Недоумевая, Крил обещал ей другие сережки, хоть десять пар, хоть золотые и такие же, но в ответ услыхал только тихий скулеж: «Ма-а-мины-ы…» – и умолк. Наконец он переглянулся со вторым и третьим мужьями и увел плачущую Мри в спальню. Целый час вместо скрипа старой кровати оттуда доносился невнятный его бас.
– Душераздирающее зрелище.
Красивый и неприятный голос Лера разбудил Дима. Тот рывком поднял голову с подушки и осовело заморгал.
– Ч…чего?
