Киллиан усмехнулся.
— Тебе, должно быть, неизвестно, что девушек из знатных семей осматривают ежемесячно, и куда тщательнее, чем наложниц в гареме какого- нибудь владыки. Утрата невинности — полбеды, эта проблема решается… Есть среди жрецов-целителей Храма такие умельцы, что восстановят порушенную невинность за дюжину золотых колец, и ещё дюжина заткнёт им рот до могилы. Но вот сторонняя беременность… Её пресекают сразу, как заметят.
Юноша потёр лицо руками.
— Мою мать никто не спрашивал, хочет она этого ребёнка или нет. И отец бессилен был помешать… Меня точно не было бы — подмешали бы матери в питьё нужное зелье, либо открыто влили в рот, силой, и все дела… Но вмешался случай. Правда, я не могу назвать его счастливым…
Жрец замолчал, глядя в огонь немигающим взглядом. Огненные саламандры выдыхались, головни на глазах теряли форму, рассыпаясь россыпью багрово рдеющих углей.
— Тот мор был страшен. Болезнь, как помнится, принесли дикие кролики. Сперва возникал слабый зуд, становившийся всё сильнее и сменявшийся болью. На всём теле вскакивали шишки… Кролики умирали за три дня, человек жил на день дольше. Из всей богатой и знатной семьи уцелела только моя мать, мор её почему-то не тронул. Осиротевшую девушку взяли в Храм — благо Храм с удовольствием принимает сироток с богатым приданым — где я и появился на свет…
Киллиан помешал в очаге кочергой, и саламандры, уже почти уснувшие, вновь заплясали на раскалённых углях.
— Их счастье было довольно долгим. Я рос, окружённый заботой матери, в садах, где порхали и пели птицы… Так было до трёх лет. А на четвёртый год, когда отец уже стал Верховным жрецом, некоторые решили, что пост сей он занял не по праву и пора бы освободить его.
Юноша сцепил пальцы в замок, оперся на них подбородком, уперев локти в колени.
— Они ужинали вместе, и мама выпила бокал, как я понимаю, предназначавшийся отцу. Это был вполне хороший яд, первые признаки отравления возникли лишь спустя пару дней. А ещё спустя пять её не стало.
Киллиан судорожно вздохнул.
— Время не лечит, Апи, время просто рубцует раны. Лишившийся ног может приспособиться, привыкнуть к их отсутствию. И днём, в суете, даже не задумываться особо. А ночами кричать от боли в ногах, которых больше нет. Был я полусирота. Теперь вот полный…
И тут случилось то, чего не должно быть. Потому что никакая «собачья наложница» не смеет прикасаться к своему господину, если на то нет прямого приказа.
Апи медленно, осторожно провела рукой по волосам жреца Храма.
— Бедный…
Киллиан прислушался к своим ощущениям. Странно, но никаких признаков гнева он не испытывал. Наоборот, стало чуть легче.
— Расскажи мне о себе, Апи, — сказал он, и слова прозвучали не как приказ, а как просьба.
Женщина помолчала.
— Что же рассказать тебе, мой господин? Ты уверен, что это нужно тебе именно сейчас?
— Всё. И я уверен.
Пауза.
— Меня разлучили с матерью немного позже, мой господин, чем тебя. Отняли, когда мне было пять лет. Школа «собачьих наложниц» сурова. Многие не выдерживали… Особенно когда тебя дают целой своре. Тех, кто кричит и плачет, отдают в руки господ, предпочитающих замучивать плачущих до смерти. Поэтому нужно молчать и улыбаться, всё время улыбаться…
Апи говорила ровным, безразличным голосом, и у Киллиана щемило сердце.
— Бедная… — Он осторожно провёл рукой по седым волосам.
Журчание источника, пробивавшегося из земли среди янтарных полупрозрачных камней, раздражало. Короткий мыслеприказ, и ключ стал совершенно бесшумным. Элентари привалилась к тёплой шелковистой коре могучего дерева, бездумно разглядывая полянку, покрытую ровной, будто подстриженной травой, висящее в небе ослепительно белое светило и белёсо-полосатый бок Эвитара, занимавший немалую часть небосклона. Вообще-то, она любила бродить по песчаным дорожкам прогулочной палубы, но сегодня не хотелось. И даже вид родного неба, так непохожего на местное — жёлтая раздутая звезда и немощный диск безатмосферного спутника, незаметного днём, — не приносил облегчения.
Скрип песка под копытами, и из-за поворота тропы появилась Варда.
«Вот ты где» — начальница ни словом не нарушила тишину уединённого уголка, и Элентари почувствовала некий прилив благодарности. Варда мудра и тонко чувствует душевное состояние экипажа.
«Никогда не думала, что это будет так… страшно» — молодая Валарка вскинула на начальницу глаза, в глубине которых таилась боль и растерянность. Варда, вздохнув, сложила свои длиннейшие ноги, садясь рядом.
«Бывает и хуже»
