убийства он уже битый час стоял в очереди в отделе семейных пособий, с другой — потому что настало время полдника, и флики проголодались.
Один инспектор, который был не таким безнадежно ограниченным, как остальные, спросил, чем Александр занимался перед смертью.
В ответ на молчание Аттилы он пробормотал только:
— Мне жаль.
Их оправдывает то, что искромсанный ножом труп привлекает слишком много внимания. Он портит общую картину. Такое нечасто случается с докторантами. Около цыганского лагеря, между свалкой и автомагистралью — еще ладно, но в центре города — это уже форменный беспорядок. Должно быть, местным фликам досталось по первое число. Наверху началась паранойя.
Даже сам президент университета Эрвен Фоша и директриса социологического факультета Элен Сеннерон почувствовали, что обязаны присутствовать на похоронах. Они, конечно, приехали не из сострадания, это не в их привычках. Можно побиться об заклад, что их кто-то отчитал. Поскольку не появился ни один журналист, они испарились сразу после отпевания. Съездить туда-обратно за двести километров, чтобы пять минут посмотреть на покойника в деревянном ящике, — это внушает невольное уважение. Фоша даже попытался было пожать Натану руку.
«Бред полнейший».
Выходя с кладбища, Бахия обнимает Аттилу за плечи.
Она только гладит его, отдавая частичку своего тепла. Уже с вечера после убийства она сдерживает слезы. Бахия не из тех, кого легко сломить. Ее печаль вскоре переросла в нечто более глубокое и скрытое — в гнев.
Кто же мог совершить подобное? И почему?
«Ничего не понимаю».
Это убийство похоже на ошибку. Александр не был способен причинить зло или вызвать у кого-то ненависть.
Накануне Бахия расспросила Аттилу. Осторожно. Чтобы подпитывать и направлять свой гнев, ей нужны ответы. Она специально остановилась в Романе и ночевала в доме его родителей, в гостиной. И даже заявила, что она подружка Аттилы, чтобы остаться с ним наедине. В общей сумятице никому не пришло в голову подвергнуть ее слова сомнению, а тот, кого они касались, лишь улыбнулся. И вернулся к своим мрачным мыслям.
Бахия принялась задавать вопросы. Потихоньку.
— Поговори со мной.
— Не знаю, смогу ли я… Из-за этой истории гренобльские флики обрабатывают меня уже два дня.
— Но я ведь не флик, и мне нужно знать. Я глаз не сомкнула со среды. Я хочу знать.
Она делает упор на «я хочу».
— Пожалуйста, расскажи мне, что ты видел.
Аттила ни в чем не может отказать ей. И еще он знает, что с ее стороны это не праздное любопытство, и полностью доверяет ей. Она не станет поднимать шум. Ей просто нужно облечь этот ужас в слова.
— Я вернулся около половины четвертого. Александр оставил на автоответчике в моем мобильном сообщение с просьбой срочно приехать домой. Он обнаружил нечто сенсационное, помогая Натану в исследовании… или что-то в этом роде.
— В каком исследовании?
— Я не уверен, он наговорил на автоответчик не так уж много. Кажется, Натан снова взялся за работу, которую бросил в начале лета.
Бахия бормочет:
— Возможно… Продолжай.
— Ну вот, я прослушал сообщение примерно в три часа, он оставил его ровно в 14.11. Я тут же сел на трамвай и поехал домой. Там около получаса пути.
На несколько секунд он замолкает, угрюмый.
— Если бы только я прослушал сообщение раньше!
— Прекрати! Ты же не будешь сейчас винить себя, что не помог ему, когда он оказался в опасности! Учитывая, что они сделали с Александром, не приди ты слишком поздно, лежал бы теперь рядом с ним в могиле, так что перестань немедленно! Учти, я этого не вынесу. Не могу слышать это от тебя.
Аттила кивает, однако не похоже, что он убежден. Слишком велика его боль.
— Значит, если я правильно поняла, ты вернулся домой через час с четвертью после его звонка.
Устало:
