Каждый, или почти каждый, рано или поздно сталкивается с препятствиями, возведенными им между собой и бессмертием. Человек отказывается признать свою генетическую, врожденную отсталость. Себя сегодняшнего он согласен рассматривать исключительно как высшее достижение эволюции животного мира, тогда как он — плод случайного усовершенствования, только и всего. Чтобы уйти от этого, человек вспоминает о Боге и аде или же достает из закромов науку и технику, не понимая, что речь, в сущности, идет об одном и том же.
Передовые технологии пробуждают в людях вековые страхи и заставляют преодолеть их. И что бы ни говорили моралисты, этика не имеет с этим ничего общего. Технологии не только не ставят под сомнение фундаментальные представления о жизни и смерти, но и не меняют антропологическую структуру общества. Они лишь логическое продолжение всего этого.
Занимаясь клонированием и опытами над стволовыми клетками, человек не нарушает никаких законов. Напротив, перед ним открываются потрясающие перспективы. Уравнять людей, изменяя живую материю в самой ее основе. Предаться безудержным фантазиям, вообразить себе монстров, гибриды, химер и прочих так называемых противоестественных существ. Человек станет наконец равен самому себе, каким он и должен был быть всегда. Человек не найдет Святой Грааль: он всего-навсего одна из ветвей древа познания, которое всегда превосходило его, он имеет весьма смутное представление о бытии и о своем месте в нем.
— Ну что, все готово?
Тексье подгоняет стоящих рядом обращенных и стукает того, что ближе всех, кулаком по затылку, отчего он чуть не растягивается на полу вместе с подносом.
— Черт, вы слышали, чего хочет Хозяин, или у вас дерьмо в ушах?
Теперь в крипте больше сорока обращенных, готовых исполнять приказы. Снаружи продолжаются поиски. Радиостанции, позволяющие поддерживать связь с бригадами, которые брошены в погоню за Сёксом и двумя девушками, размещены в комнате Хозяина, чтобы он мог быть в курсе их передвижений, если пожелает. Для ответа на каждый вопрос имеется специальный человек. У каждой бригады из Ком-Бабелии есть свой представитель. Нечто вроде королевского информационного двора.
Сахар усаживается в кресло. Поудобнее. С прямой спиной. Важно, чтобы спина оставалась прямой на протяжении всего приема пищи. Предплечья перпендикулярны спине и параллельны столу. Руки он аккуратно кладет плашмя. Рядом серебряная ложка.
Одна из обращенных ставит между его рук большую белую тарелку, на которой высится горка, состоящая ровно из восемнадцати листиков латука. Другая ставит напротив, справа от стакана, серебряное блюдце, на две трети наполненное соусом из одной четверти подсолнечного масла, половины белого уксуса, свежевыжатого лимонного сока и изрядного количества соли. Третья обращенная размещает справа от серебряного блюдца наполовину заполненную солонку. Сахар высыпает половину соли в блюдце и поливает салатные листья его содержимым. Затем руками перемешивает латук с соусом, тщательно размазывая его по каждому листику. И снова кладет руки, с которых стекает масло, по обе стороны тарелки. На скатерти расплываются желтоватые пятна. Сахар, похоже, не обращает внимания.
Первая обращенная подходит справа и ставит перед ним корзинку с ржаным хлебом, нарезанным ровными кубиками. Вторая подходит слева и на две трети наполняет стакан водой. Сахар берет его левой рукой и залпом выпивает всю воду. Обращенная тут же наливает еще. Потом Сахар запускает правую руку в корзинку с хлебом и старательно переносит все кубики в тарелку, чтобы часть соуса впиталась в хлебный мякиш.
Покончив с этим, он поднимает руки. Обе обращенные кидаются вытирать их белыми салфетками.
— Вы не любите смотреть, как я ем, не так ли, дорогой Тексье.
— Да нет же, я…
— Я вызываю у вас отвращение.
— Нет.
— Я не спрашиваю, а утверждаю.
Тексье не отвечает.
— Вы и представить себе не можете, насколько такой способ приема пищи успокаивает мою душу и расслабляет тело.
Сахар погружает правую руку в тарелку, берет листик латука, складывает его вчетверо и, посыпав хлебными кубиками, сочащимися соусом, отправляет в рот. Он жует шумно, с открытым ртом. Не торопясь. От уголка его губ к подбородку стекает масло. Но это, очевидно, не раздражает его. Прожевав первый лист, он опять поднимает руки, и их моментально вытирают. Сахар берет второй листик латука, повторяя те же движения. И так семнадцать раз. Ровно пятьдесят четыре минуты на все. Его медлительность угнетает. Она становится невыносимой из-за того, что все жесты абсолютно идентичны.
