— Какая разница. Едем. — Хотя, когда она это сказала, казалось, что не так уж ей и все равно. Она почувствовала что-то не то в воздухе. — Подожди.
Кай подождал, снова наполовину надел сапог.
— Что?
«Палец у меня зудит, что-то злое к нам спешит…» — подумала Челла, а вслух произнесла:
— Просто подожди.
Она подняла руку.
Что-то неправильное. Сухое острое чувство, что что-то не так, словно под веки попал песок. Температура понизилась, или ее телу просто так показалось, потому что пар изо рта не шел.
— Нежить.
Кай тоже почувствовал.
— Прячется. Тантос.
— Что ему нужно?
Самообладание покинуло Кая, когда нежить приблизилась. Керес пугала его. Тантос был хуже.
— Это напоминание, — сказала Челла.
Она отчасти надеялась, что план забыт или изменился, и по мере того, как жизнь снова овладевала ею, эта надежда крепла. Она прокляла Йорга Анкрата и сконцентрировалась на новой задаче.
— Иди в город, найди повозку и нагрузи ее бочонками с элем. Станем лагерем в полях у реки. Гвардия может попировать.
Кай потянул носом воздух.
— Дождь собирается.
— Пусть разожгут костры. Скоро они перестанут замечать дождь.
— Эль поможет. — Кай кивнул.
Однако выдавить усмешку он не смог, теперь, когда смерть шагала так близко, царапая все нервы.
Челла потянулась к кошельку на поясе.
— Возьми это.
Она высыпала в его ладонь четыре тяжелые золотые монеты. Бреттанские.
— Что…
Он подтолкнул маленький сосуд из черного стекла, лежащий у него на ладони среди монет. По тому, как изменилось его лицо, она решила, что он понял.
— Вода Стикса. Одна капля на бочонок.
— Вот это, наверно, здорово. — Челла подняла перед собой и медленно покрутила кубок с элем. Пена уже почти опала, только островки в темном освещенном луной море. — Летать.
— Да.
Кай смотрел в собственное темное море с разбросанными островами. Возможно, оно напоминало ему о его потонувшей стране.
Долгое молчание. Дождь падал совершенно беззвучно. Где-то вдалеке со стороны Алленауэра слышались приглушенные крики — пировала гвардия Йорга.
— Я почти летал. — Кай поставил серебряный кубок на стол между ними. — Однажды.
— А как можно почти летать?
Челла покачала головой.
— Как можно почти любить? — Он поднял глаза в древнее беззвездное темное небо. — Я стоял на краю утеса над Проливом, где волны бьют о белые скалы. И ветер там — он такой холодный, что отнимает тепло, пробирает до костей. Я подался вперед, меня удерживал только ветер, и эти темные волны били далеко-далеко внизу. И он наполнил меня, словно я был из стекла, льда или воздуха, и в моем мозгу остался только этот голос восточного ветра, голос, вечно зовущий меня.
— Но?
— Но я не мог взлететь. Если бы я взлетел, то улетел бы от всего, что мне знакомо. От себя.
Он покачал головой.
— А чего бы мы не отдали, чтобы улететь от себя — таких вот — прямо сейчас?
Челла опрокинула кубок и встала, жидкость расползалась по столу. По всему полю лежали гвардейцы, словно во сне, кто-то все еще в золотой броне,
