Голос его и в старости остался мягким.
Мелькнуло что-то белое. Паруса какого-то судна дальнего плавания. Боевой корабль? Пиратский катер? Или плоскодонка из Египта, груженная сокровищами?
Я подошел ближе к окну, прижал ладонь к его холодной поверхности. Сколько веков назад оно было украдено и из каких руин? У Рэдмона в его продуваемой ветрами башне наверняка был свиток, хранящий эту тайну.
— Не могу допустить, чтобы они жили, — сказал я.
Калиф для меня — всего лишь имя, Каласади наполнял мои мысли. Человек чисел.
Дед рассмеялся, сделанная из китового уса спинка кресла поднималась над ним, словно брызги волны, ударившей об скалы.
— Ты собираешься затравить любого, кто тебя обидел, Йорг? Вообще любого? Как бы далеко он ни скрывался? Мне кажется, таким образом можно стать рабом случая, человеком, который вечно на охоте, которому некогда жить.
— Они с радостью посмотрели бы, как ты вопишь, умирая от яда. И твоя жена. И твой сын.
— И свалили бы вину на тебя.
Он широко зевнул, так, что челюсти хрустнули, и пробежал ладонями по колючей бороде.
— Яд — грязное оружие, — сказал я.
Не то чтобы я пренебрег им в Геллете. Мой взгляд на мир уравновешен, но равновесие неизменно в мою пользу.
— Мы играем в грязную игру, — кивнул дед, разглядывая меня окруженными морщинками глазами, так похожими на глаза моей матери.
Возможно, вовсе не яд так раздражал меня. Или попытка сокрушить меня — случайный порыв, и Ибн Файед тут вовсе ни при чем. Я вспомнил единственный раз, когда видел Каласади в том дворе, как он тогда оценивал и высчитывал возможности. Может, то отсутствие злых намерений придало всему личностную окраску; он представил меня набором чисел и подсчитывал шансы. Призрак Фекслера был сотворен, когда настоящего человека низвели до цифр. Мне, как оказалось, это не понравилось.
— Они посягнули на мою семью, — сказал я и пожал плечами. — Я создал королевство благодаря тому, что не оставлял подобное безнаказанным.
Дед посмотрел на меня. Солнечный свет струился из окна у него за спиной, обращая меня в тень. Что происходит за тем золотым кружочком, подумал я, какие расчеты? Мы все их делаем. Не так хладнокровно, как Каласади, но в любом случае это своего рода арифметика. Что он сотворил со мной, разбавив свое семя, отдав любимую дочь ненавистному Анкрату? Всего месяц назад для него это было лишь имя. Он не помнил ребенка, так что образ невинного дитяти не мог смягчить жестокий лик юного убийцы, стоявшего перед ним, — кровь от крови его.
— И как ты это сделаешь? Калиф Либы живет на земле, не похожей на нашу. Ты будешь там белым человеком среди людей другой расы. Чужак в стране чужой. Каждое твое движение будет бросаться в глаза с того самого момента, как ты ступишь на берег Африки. Ты не обретешь там друзей, лишь песок, болезни и смерть. Я был бы рад, если бы Ибн Файед и Каласади умерли. Файед — за то, что напал на меня в моем замке, Каласади — за предательство. Но если бы одинокий убийца, особенно одинокий белый убийца, мог это сделать, я бы направил его туда. Не в ответ на набеги Файеда — я человек чести и на войну отвечаю войной, — но в ответ на то, что он сам прислал убийцу.
Каждый, кто наделен честолюбием, должен молиться, чтобы тот, с кем он столкнулся, оказался человеком чести. Несмотря на то, что в тот момент мне было жаль деда, ничуть не меньше меня радовало, что хоть кто-то из моих предков был таким.
— Ты верно говоришь — это будет нелегко, граф Ганза, — поклонился я. — Может, подожду, пока это не станет просто, — разумеется, мне нужно многому научиться и о многом поразмыслить.
Дед принял решение. Я понял это по тому, что его лицо стало жестче. Не быть ему хорошим игроком в покер.
— Оставь Ибн Файеда и его тварей мне, Йорг. Они напали на меня и на моих людей в замке Морроу, я должен отомстить и отомщу.
Старик все просчитал. С одной стороны — жизнь неизвестного родича, запятнанного дурной кровью, с другой — возможность уничтожить врага. Вырос ли «неизвестный родич» в «сына Роуэн, ребенка моей дочери» и перевесил, или же он считал, что мои шансы на успех малы по сравнению с любыми притязаниями на родство, я не знал.
— Тогда я их оставлю, — снова поклонился я.
Солгать было нетрудно. Я предпочел поверить, что он видел во мне сына своей дочери.
Я снарядился, нагрузил мула мехами с водой и сушеным мясом. Плоды я мог найти по дороге: на Лошадином берегу в разгар лета стоит лишь руку протянуть, чтобы сорвать яблоко, абрикос, сливу, персик, грушу или даже апельсин. Я упаковал палатку, а то среди холмов у побережья едва ли можно найти тень, а без морских ветров земля просто раскаляется. Говорят, мавры удерживают южные королевства: Кадис, Кордобу, Морроу, Веннит, Андалус и даже Арамис. Для них нет большой разницы с пыльной Африкой.
— Значит, Иберико, верно?
Я затянул ремень под брюхом мула и поднял глаза.
