— Оружие, что создал Фекслер Брюс, нельзя было уничтожить огнем.
— Ты это видел?
Призрак Фекслера смотрел на меня шесть лет назад, под горой Хонас?
— Наше оружие горело, словно солнце, — именно так. Ему нужен запал, чтобы его поджечь, менее мощная, более примитивная взрывчатка. Твой залп у Бункера Одиннадцать, сделанный из оружия, перенесенного из Воклюза, расплавил компоненты взрывчатки и придал им критическую массу. То, что ты видел, — это частичное возгорание триггера,[6] который должен был зажечь Солнце. Топливо для Солнц хранится недолго, это связано с полураспадом, топливо для ракет было более долговечно. Все, что осталось, — это триггеры.
Я подумал: интересно, настоящий Фекслер так же любил звук собственного голоса? В любом случае, знание о том, что я опустошил Геллет долей искры, призванной зажечь настоящее Солнце Зодчих, отрезвляло. И, что бы я ни говорил, мертвые из Геллета преследовали меня наяву и во сне. Сжечь таким манером целый мир было бы… неудобно.
— И даже из пистолета он не смог себя убить?
С такими игрушками в их распоряжении казалось непростительным не справиться с самоубийством.
— Эти камеры были созданы, чтобы содержать ключевой персонал в состоянии стазиса, пока условия не станут приемлемыми и не появится возможность снова жить снаружи. Фекслер, вероятно, не мог ясно соображать, когда сидел здесь и боролся с собственной совестью. Может, он не учел, что автоматические системы сработают и законсервируют его, или просто недооценил, как они быстро действуют.
— В любом случае, он оставил тебя в дерьме вместе с остальными реальными людьми всего мира.
— Да.
Призрак Фекслера замерцал и нахмурился.
Я ухмыльнулся. Должно быть, странно провести тысячу лет, проклиная человека, с которого тебя скопировали.
— Ну вот, теперь я тебя освободил, и ты можешь плавать в своем море с большими рыбами и не тратить время на присмотр за дикарями. И что мне за это будет?
Все еще держа кольцо перед глазом, я вынул пистолет из теплой мертвой руки Фекслера, стараясь не повернуть случайно дуло на себя. Казалось, он не хотел отпускать оружие.
— К несчастью, сейчас присматривать за дикарями еще более необходимо. Машины, что все еще работают, не протянут вечно, и если вы тут не перерастете мечи и стрелы, поддерживать их станет некому. Для этого нужна цивилизация, а пока все войны не прекратятся, ее не будет.
— Ты не смог прекратить собственные войны, Фекслер.
— Он не смог. — Фекслер посмотрел на свой труп. — Я — это другое дело.
Я поджал губы.
— В любом случае, звучит так, будто тебе хочется, чтобы на Золотом Троне сидел император.
21
Пятью годами ранее
В сухих, не знающих смерти залах Зодчих под отравленными пустынями Иберико я сидел в лихорадочном полубреду и говорил с призраком, что помог мне убить человека, от которого произошел.
— А эти духи в ваших машинах — кого они хотят в правители этой Империи слуг?
— Наши проекции предпочитают Оррина из Арроу. Миротворца. Человека прогресса.
— Ха! — Я сплюнул, хотя во рту пересохло и все тело болело. — Значит, тебе на самом деле не важно, чтобы я ушел отсюда и остановил его?
— Проекции предпочитают Оррина, — повторил Фекслер.
Я снова пнул теплое тело, лежащее у моих ног.
— Ты… он что, может ожить? Похоже, я обзавелся новым другом, Мертвым Королем. Питает ко мне нездоровый интерес. То и дело пялится на меня из каждых мертвых глаз, какие найдет. Ты расстроишься, если я расчленю его… тебя… немножко? Просто для верности.
Я отчасти надеялся, что Фекслер возразит и избавит меня от хлопот. Он покачал головой, словно все это не имело значения.
— Проекции предпочитают Оррина, но некоторые из нас считают, что лучше пойти на больший риск ради большей выгоды.
— Почему? Какая выгода? Я бы тоже, если что, был за Оррина.
Слова падали с онемевших губ, яд пульсировал во мне, я чувствовал запах своих ран. Вот что бывает, когда останавливаешься. Отдохни — и мир
