Кости снова перешли ко мне. Я взял одну. Если я доверюсь случаю, если допущу, чтобы кости сделали выбор из самых невероятных вариантов, это может порвать сеть предсказаний, в которую меня поймали.
— Может, если буду бросать по одной, окажусь удачливее, — сказал я.
Юсуф улыбнулся, но промолчал, пристально глядя на меня.
Я бросил кость. Предскажи это!
Два. Подружиться? Да чтоб его!
Я запустил второй кубик по столу. «Жребий брошен», как говаривал Цезарь. Кость брошена. Привяжу к ней свою судьбу.
Она бесконечно долго вращалась на уголке, потом скатилась со стола. Юсуф наклонился за ней и поднял.
— Опять два!
Проклятье.
Я передвинул фигуры, надеясь, что что-нибудь да и придет в голову. Юсуф уже притворялся моим другом. Как превратить это во что-то настоящее, я не имел понятия. Вообще-то я даже не был уверен, что понимаю, в чем разница.
Меня привлекло какое-то волнение среди белого зноя снаружи. Горбатый гигант в черном, терзаемый толпой? Нет, это дети, оборванные дети окружили человека, тащившегося через площадь.
— Прошу прощения, Юсуф.
Я встал и был вознагражден мгновенным замешательством в глазах мавра.
Короткие шаги и резкие повороты вывели меня из-за столов на солнце. Современный в черной одежде, в опасно накренившейся шляпе, тащил чемодан, а дети дразнили его, кидались камешками и пытались забраться к нему в карманы.
— Друг в беде…
Я пожал плечами и зашагал к нему, подняв руки и вполне прилично изображая Райка, до смерти пугающего цыплят. Дети разбежались, и современный поскользнулся, в процессе потеряв шляпу. Я подобрал ее и держал наготове, когда он поднялся на ноги.
— Марко Онстантос Эвеналин из Золотого Дома, Южное торговое отделение, — сказал я. — Какого черта?
И я подал ему его дурацкую шляпу.
На корабле я так и не смог понять, сколько ему примерно лет, и даже сейчас это было непросто. Под шляпой у Марко оказались зачесанные набок жидкие светлые волосы, не скрывающие лысину, похожую на рыбье брюхо. Прическа эта демонстрировала дар самообмана — такой человек мог простить себе что угодно.
— Благодарю.
В жизни не слышал, чтобы так неискренне благодарили.
Внимательно и с подозрением изучив свой головной убор, Марко водворил его на место и отряхнул пиджак.
— Золотой Дом не может позволить себе носильщика и телохранителя? — спросил я, глядя, как из тени снова выглядывает пара самых отчаянных пацанят.
— На этой набережной никто не говорил на имперском наречии, — нахмурился Марко. — Они не брали мои деньги.
— Ну вот, я же уже говорил: я возьму их, банкир. — Я как мог изобразил дружелюбную улыбку. Не привык притворяться, что мне кто-то понравился. — И я говорю на шести языках.
Я не стал упоминать, что среди них нет мавританских, но, полагаю, жесты и уверенность весьма помогают преодолеть непонимание.
— Нет, — сказал он так быстро, что я подумал, будто он понял, кто я такой, едва заметив меня своими маленькими черными глазками.
— Я помогу вам бесплатно, безвозмездно, даром. — Я попытался улыбнуться иначе, представляя, как это мог сделать сэр Макин, у которого наготове очередная шутка. — Вы могли бы воспользоваться дружеской помощью, Марко, разве нет?
Наконец, все еще явно не доверяя мне, банкир натянуто улыбнулся — улыбка эта была так же уродлива, как моя.
— Можете понести мой чемодан и найти для нас какой-то транспорт. — Он протянул руку в белой матерчатой перчатке. — Друг.
Я пожал его руку, мягкую и, несмотря на перчатку, влажную, и тут же выпустил.
— И куда мы направляемся, Марко?
— В Хамаду.
Он внятно выговорил это слово.
— А что там, в Хамаде?
Я пристально смотрел на это бледное лицо, снова задумавшись: это я играю в азартную игру или случай играет со мной?
— Банковское дело, — сказал он, плотнее сжав тонкие губы.
Я кивнул. У Ибн Файеда имелась резиденция в Хамаде. В этом городе не могло быть банковского дела, которое не принадлежало бы ему.
Чемодан банкира оказался куда тяжелее, чем я ожидал. Я взвалил его на спину и потащил к кофейне, невольно снова зауважав силу современного. Я
