Выдавить из себя эти слова было все равно что занозу из медвежьей лапы вытащить – трудно, чертовски больно, и кровь так и хлыщет.
– Мы охотились, и он показал мне молодого оленя. – Пенелопа закрыла глаза, но я уже не могла остановиться – должна была выдавить из себя этот яд. – Шерсть у него была песчаного цвета, светлее, чем обычно у оленей. Он впервые позволил мне выстрелить. Я дико волновалась – еще бы, такое доверие! Олень не двигался с места – на бабочку засмотрелся или еще что. А потом я нажала курок. Крегар мной гордился.
– Это был не олень? – прошептала Пенелопа.
– Для меня олень. Тогда. Да, мне нет прощения, и я приму любое наказание, но клянусь всеми святыми, тогда я не знала, что делаю. Крегар не убивал детей. Никогда не убивал. До Халвестона. Он убил сына доктора. А я выстрелила в сына Лайон. Я! Проклятый Крегар шел за мной через всю страну, чтобы об этом напомнить. Мне теперь придется жить с этим до конца жизни. Придется жить с тем, что я не смогла спасти Джоша. Черт, Пенелопа, я опоздала, я бежала слишком медленно, слишком… Не знаю… я не смогла его спасти.
Она взглянула мне прямо в глаза. Пристально, словно пытаясь найти хоть проблеск лжи. Не нашла. Встала, подошла ко мне и крепко обняла. Я застыла на мгновение, обхватила ее руками и разрыдалась. Я никогда в жизни столько не плакала, как в этой хижине. Я оплакивала своих мертвых родителей, себя, малыша, Крегара и то, что я вот-вот потеряю.
– Тебе нужно идти, – сказала Пенелопа, целуя меня в макушку.
– Куда? – спросила я, отшатнувшись.
– Лайон тебя убьет. Уходи.
– Я заслужила.
Пенелопа покачала головой.
– Не ты. Крегар. Помнишь, что я тебе сказала? Под всей этой грязью ты алмаз, Элка. Я не хочу увидеть твою фотографию в газете.
Я нахмурилась, пытаясь найти в ее словах хоть какой-то смысл.
– А разве… разве ты меня не ненавидишь?
Она улыбнулась, затем погрустнела, и ее глаза начали поблескивать.
– Конечно, нет.
– Но… – Она знала, что я сделала. Она все знала. Она должна меня ненавидеть. – А как же сын Марка?
Она напряглась, и я испугалась, что все испортила.
– Крегар убил его, а ты предупредила меня, что так может случиться, много месяцев назад, когда мы только пришли в Такет. Ты предупредила меня, а я не стала слушать. Я тоже виновата в том, что случилась с Джошем. Но именно ты поймала Крегара. Я не могу тебя ненавидеть. И Марк тоже. И Джози с Джетро.
Я почти забыла о них за долгую зиму. От звука имен нахлынули радостные воспоминания. И стало еще больнее.
Я покачала головой.
– Меня тоже нужно расстрелять. Из-за меня погибли трое мальчиков. Одного я убила своими руками, а двух других не смогла спасти.
Если бы я раньше вспомнила, что случилось с сыном Лайон, я смогла бы защитить Джоша и сына доктора. Может быть, боги или природа позволили бы мне их спасти, если бы еще тогда, в Долстоне, я призналась во всем Лайон и сдалась в руки закона. Но я не призналась. Не вспомнила, что видела тогда, и дважды повторила одну и ту же ошибку. Поэтому боги решили: раз девочка Элка не понесла ответственности за свои преступления, то мы ее заставим взглянуть в лицо правде.
– Меня повесить надо. Я заслужила.
– Нет, не заслужила! Не заслужила! – Пенелопа придвинулась поближе, прижалась лбом к моему лбу и сказала те самые слова, что я никогда не надеялась услышать. – Знаешь, иногда мне очень хочется дать тебе оплеуху, но я все равно тебя люблю. Слышишь, Элка, я тебя люблю.
Я даже не попыталась сдержать слезы. После всего, что я пережила, после того как я прошла половину мира, я наконец услышала эти слова. Я надеялась, что мне их скажут мама и папа, а услышала от Пенелопы. Я вновь и вновь крутила их в голове, и они отпечатались у меня в мозгу крепко- накрепко, на каждом кровавом и жестоком воспоминании:
Потом она сказала еще кое-что, отчего мои объятия стали такими крепкими, что она едва не задохнулась.
– Я тебя за все прощаю.
Разве этого достаточно? Разве любви и прощения одного человека достаточно, чтобы смыть мои грехи? А зачем мне прощение всех остальных? Пенелопа – лишь она для меня что-то значила. И сейчас, и всегда. Она – мое искупление и спасение. Знаете, как говорят – яблоко от яблони. Но, видать, мне все-таки удалось укатиться подальше. Если эта прекрасная и умная женщина думает, что во мне есть что-то хорошее…
– Тебе пора, – сказала она.
И вскоре ушла, обняв меня на прощание. Она плакала и благодарила меня за то, что я вытащила ее из ящика прошлой весной. Она сказала, что такого друга у нее еще не было, и попросила беречь себя, где бы я ни была. Мы обе знали, что я уже не вернусь и что мы больше никогда не увидимся. В Такете я
