Проснулась я с первыми лучами весеннего солнца и провела весь день почти так же, как и предыдущий: облазила все вокруг, искала следы кроликов. Даже одну из беличьих ловушек поправила – ее, видать, бурей повалило.
Приближался вечер, и я жевала очередной кусок мяса, держа в руке нож, когда в хижину вошел охотник с большим мешком на плече. Он в замешательстве уставился на меня, но не сказал ни слова. Потом в его голове вроде как что-то щелкнуло, он пришел в себя и швырнул мешок на пол с таким звуком, словно там были дрова.
– Нашел твою бабку, – сказал он, вешая куртку.
Что-то екнуло в груди. Ну вот, веселье кончилось, завтра она опять будет меня лупить и поучать. Я осторожно положила нож на пол, взглянув на него так, словно прощалась с любимой игрушкой.
– Ты меня домой отведешь? – спросила я.
Если честно, я даже хотела увидеть бабку; но ведь как только вернусь, она мне сразу дело найдет – заставит доски таскать, чтобы крышу перекрыть, или буквы на доске напишет и будет меня учить.
– Во время бури на твою бабушку дерево упало.
– Она умерла?
Охотник кивнул, не сводя с меня глаз.
До сих пор стыдно, что сперва я подумала: «Значит, учебы больше не будет». И еще: «Поделом ей». А потом я почувствовала, как у меня все внутри сжимается. Наверное, нужно было заплакать, вот только совсем не хотелось. Завопить от радости? Тоже нет. Я просто тихо жевала мясо, уставившись на нож, и так продолжалось довольно долго. Охотник тоже ничего не сказал, молча наблюдал за мной, ожидая, как я поступлю, и пытаясь понять, что я за человек.
Он переступил с ноги на ногу, и половицы скрипнули. Пока я смотрела на тот нож, мое сердце и разум, наконец, пришли к согласию, и я поняла, что чувствую. Я потянулась за ножом.
Прикоснувшись к белой костяной рукоятке, я уже знала, что сделала правильный выбор. Я не хотела возвращаться в бабкину хижину. Она никогда не разрешала мне есть вяленое мясо и играться с ножами. Она заставляла меня учить буквы и решать примеры, мыть руки и стирать одежду. Вот только это совсем не мое. Она пыталась заставить меня делать то, что мне не нравилось, и чем больше она наседала, тем больше я противилась.
Я все еще сжимала в зубах кусок мяса. Охотник кивнул на него и спросил.
– Нравится?
Я кивнула.
– А ножом ты пользоваться умеешь?
Я не знала, что он имеет в виду, но кивнула еще раз.
– Ты хоть раз шкурку с кролика снимала?
Я вздрогнула. Один раз попыталась – год или два назад. Бабка меня нашла и так мне всыпала, что на спине живого места не осталось. Второй раз она сломала мне руку.
Он повторил свой вопрос, и в его голосе прозвучало недовольство.
– Да, сэр.
– Ну, раз ты разделывала кролика, значит, что угодно разделаешь. Я тут свинью на шкуры выменял и уже на куски порубил, чтобы легче нести было. Сдери с ней шкуру и отрежь жир. А мясо поруби на кусочки, чтобы завялить. Поняла?
Я кивнула и сделала шаг вперед. Охотник высыпал из мешка куски туши. Розовая шкура и бледное мясо, на яблоне закоптить – просто объедение будет. У меня чуть слюнки не потекли. Я и в семь лет знала, что нож – это мое. В общем, почти всю ночь провозилась, но справилась. Охотник наблюдал за мной, время от времени прикладываясь к бутылке. Ни разу не сказал, чтобы я была осторожнее, разве что: «Пробуй с другого стороны», когда чуть полпальца не отхватила.
Утром мы вдвоем развесили куски мяса в маленькой коптильне.
Охотник положил руку мне на плечо.
– Девочка, у тебя талант обращаться с ножом. Я научу тебя, как им правильно пользоваться. Имена в этом лесу ничего не значат, но мне как-то нужно тебя называть.
Потом он взглянул на меня и провел рукой по моим взъерошенным волосам.
– Ух, ты, прямо как оленья шерсть.
Так я стала Элкой[1]. Своего имени он мне так и не сказал, и через пару недель я стала звать его про себя просто «Охотник». Он научил меня плести силки, ставить капканы и попадать в белок с расстояния в пятьдесят ярдов. А я помогала ему разделывать добычу, расставлять ловушки, скоблить шкуры и готовить их для просушки. И еще прибирала в хижине. Я спала на полу у очага, а он в своей кровати. Хотя не так уж много он и спал – часто охотился по ночам, говорил, что на волков, вот только волчьих шкур ни разу не приносил.
