– Нас разорвут на куски раньше, чем мы переберемся через перевалы.
– Речь не о нас, – пояснил Гавин. – О тебе одной.
Отсветы костров делали его лицо похожим на барельеф.
– Я не оставлю этих людей, – возразила Элиана, сцепляя пальцы с пальцами Гавина. – И тебя.
В его лице не дрогнул ни один мускул.
– Завтрашний день не отодвинешь. И завтрашнюю бойню – тоже. Я же знаю: ты подслушала слова посланца. Аньель сам превратился в бойню. Наши северные ушли. Армия твоего отца еще слишком далеко. Мы погибнем раньше, чем солнце успеет по-настоящему взойти.
– Когда-нибудь все мы так или иначе умрем.
– Нет. – Гавин стиснул ее пальцы. – Я умру. И эти люди внизу – тоже: от меча или от старости. Но ты…
Взгляд Гавина скользнул по ее заостренным ушам – свидетельству отцовского наследия.
– Ты можешь прожить сотни лет. Тысячи. Не губи эту возможность ради какой-то безнадежной битвы.
– Я скорее предпочту погибнуть завтра, чем струсить и жить тысячу лет под гнетом позора.
Гавин опять смотрел вниз, в долину. На свою армию – последний оплот, противостоящий орде Эравана.
– Доберись до армии своего отца и сражайся оттуда, – грубовато предложил он.
Элиана сглотнула:
– Это не поможет.
Гавин удивленно повернулся к ней.
– Сила моего отца угасает, – призналась она. – До окончательного истощения остались считаные десятки лет. С каждым днем свет Мэлы внутри становится все слабее и тусклее. Он не сможет победить Эравана.
Ей вспомнились отцовские слова. «Элиана, мое солнце заходит, – сказал он несколько месяцев назад, когда эта обреченная затея только начиналась. – Обязательно сделай так, чтобы твое продолжало восходить».
– И ты только сейчас говоришь мне об этом? – спросил побледневший Гавин.
– Да, поскольку у меня не осталось надежды. И не важно, погибну я завтра или сбегу этой ночью. Континент все равно падет.
Взгляд Гавина переместился туда, где стояли десятки походных шатров его друзей.
Ее друзей.
– Никто из нас завтра не выберется отсюда живым…
Голос Гавина дрогнул, глаза странно блеснули. Элиана вновь потянулась к его руке. За все время их странствий – а тягот и ужасов там более чем хватало – она ни разу не видела Гавина плачущим.
– Эраван победит, – прошептал Гавин. – Его власть над этой землей и остальными частями континента утвердится навек.
Из шатров их лагеря доносились приглушенные голоса, мужские и женские. Люди переговаривались, бормотали проклятия, кто-то плакал. Все они думали о том ужасе на другой стороне долины.
Костры во вражеском стане постепенно гасли, словно огромная рука тьмы тушила их. А костяные барабаны звучали все громче.
Наконец появился и он.
Эраван собственной персоной прибыл взглянуть на армию Гавина перед ее последним сражением.
– Они не станут дожидаться рассвета, – сказал Гавин.
Его рука скользнула к ножнам, в которых покоился меч по имени Дамарис. Но Элиана перехватила руку любимого. Даже сквозь кожаные доспехи она чувствовала гранитную крепость его мускулов.
Эраван уже здесь.
Возможно, боги еще внемлют их мольбам. Возможно, огненная душа ее матери сумела их убедить.
Элиана сжала в ладонях суровое лицо Гавина – лицо это успело стать для нее дорогим и казалось самым прекрасным.
– Мы не победим в этой войне. И даже пытаться не будем.
Гавин вздрогнул. Его тянуло скорее к своим подчиненным, но он не мог уйти, не выслушав Элиану. Они далеко не сразу научились прислушиваться друг к другу, и уроки доставались им тяжело.
Элиана подняла руку, растопырила пальцы. Магическая сила в ее жилах забурлила, превращаясь из пламени в воду. Ее магия не была бездонной, как у отца. Магия Элианы, унаследованная от матери, больше годилась для повседневных нужд.
– Мы не победим в этой войне, – повторила Элиана. Магический свет от ее пальцев озарил лицо Гавина. – Но сумеем немного ее отодвинуть. Где-то через час или два я переберусь на другой край долины.
Пальцы Элианы сжались в кулак. Магическая сила ушла внутрь.
– Элиана, о чем ты говоришь? Это безумие, – нахмурился Гавин. – Равносильно самоубийству. Дозорные Эравана схватят тебя, едва ты окажешься на их
