– Действительно, совсем молодой! – раздался высокий, как у оперного певца голос. И в круг света от лампы попали рукава мундира. А затем показалась и грудь. Ого, а этот тип при полном параде – даже ленточка какого-то ордена в петличке видна. – Развяжите ему руки и посадите к столу.
Курт, поморщившись, но не осмелившись перечить прямому приказу, достал нож и разрезал на мне веревки. Машинально потирая запястья, я сделал несколько шагов и присел на нечто вроде табуретки, сделанной, как сортир и стол начальства, из жердей.
– Что у него с собой было, Карл? – говоривший чуть подался вперед, и в световое пятно попало сухое костистое лицо с длинным раздвоенным подбородком.
– Вот, господин гауптман, его документы, – обер-лейтенант выложил на край стола мой комсомольский билет, удостоверение кандидата и конверт с деньгами.
Капитан молча развернул «корочки» и принялся их внимательно изучать. Видимо, с русским языком он не дружил, поскольку на чтение нескольких строчек потратил минут пять. Всё это время Курт возбужденно дышал за спиной, ожидая, видимо, некоего откровения, после которого меня можно вывести в расход. Но команды «фас» так и не прозвучало.
– Очень интересно! – своим неприятным голосом (я всегда ненавидел теноров) сказал капитан, аккуратно пересчитав купюры из конверта. – По крайней мере, по возрасту он реально не комбатант – ему еще семнадцати лет нет. Но при этом состоит в организации юных коммунистов и учится в специальной школе.
Здоровяк за спиной разочарованно вздохнул – прямо сейчас убить меня не выйдет.
– Какое при нем было оружие, Карл? – продолжил капитан.
Обер-лейтенант выложил рядом с документами мой «Парабеллум» в кобуре и трофейный нож в чехле. А Курт, немного повозившись, украсил всю эту кучу, положив сверху «АВС».
– Ого! – высокое (по местным меркам) начальство соизволило удивиться. – Вы правы, Карл, набор странный!
Первым делом капитан принялся возиться с винтовкой. Видимо, «живьем» такое оружие ему видеть никогда не приходилось, поэтому затеянная им за каким-то хреном неполная разборка заняла около четверти часа. Потом наступил черед пистолета – с ним капитан управился гораздо быстрей, чувствовался немалый опыт. Нож не вызвал особых манипуляций – его просто достали из ножен, покрутили перед носом и убрали. Всё это время я провел с максимальной пользой – незаметно напрягал и расслаблял мышцы, постепенно приводя себя в нужный тонус.
После этого капитан кивнул, и Курт аккуратно снял оружие со стола. Впрочем, уносить не стал – просто положил рядом у стеночки. И замер в ожидании дальнейших приказаний.
А капитан, поставив на стол локти и умостив свой раздвоенный подбородок (который очень украсила бы большая бородавка с пучком торчащих из нее волос) на сцепленных ладонях, принялся сверлить меня взглядом. Я в ответ начал рассматривать его ухо. Говорят, это очень неприятно для изучаемого субъекта – смотрят вроде бы на тебя, но как будто сквозь.
– Кто ты есть такой? – внезапно рявкнул капитан, устав ломать об меня глаза. В его исполнении это прозвучало так: «Кьто ти эст тьякой?»
– Простой советский человек! – пожав плечами, ответил я.
После такого ответа немец завис секунд на тридцать.
– Имя? Звание? Номер части? – После нестандартного начала допроса капитан решил вернуться к регламенту. Ну и правильно: орднунг – это же наше всё!
– Игорь. Школьник. Школа номер сто семьдесят пять, – монотонно сказал я, перенося взгляд с уха немца на его переносицу. Кто-то мне рассказывал, что при таком направлении взгляда глаза кажутся предельно честными.
– Что ти сказаль? – Капитан выглядел озадаченно. Зачем-то снова раскрыл лежавший на столе комсомольский билет, а потом растерянно посмотрел на обер-лейтенанта. Но тот только пожал плечами – видимо, владел русским не лучше своего командира.
– Я говорю: имя – Игорь. Звание у меня – школьник. Номер школы – сто семьдесят пять, – терпеливо повторил я.
– Так ты не солдат? – догадался капитан. Он даже улыбнулся радостно: мол, какой я молодец, сумел перевести такие сложные фразы чужого языка.
– Нет, конечно! – Я скорчил гримасу, призванную убедить немцев, что крайне удивлен таким предположением. – У нас в армию берут с восемнадцати лет, а мне еще семнадцати нет.
– Но ты в униформе! – зачем-то тыкая в меня пальцем, видимо для убедительности, сказал капитан.
– Я?!! – делая вид, что только заметил на себе гимнастерку и бриджи, удивленно выкатываю глаза. – В униформе?!! А, так вы имеете в виду это обмундирование?
– Да! – подтвердил капитан. – Bekleidung!
– Так это мне красноармейцы дали, когда моя одежда обгорела, ага! – словно о чем-то само собой разумеющемся сказал я.
– Обгорела? Когда и где?
– Дык третьего дня, на станции! Бомбёжка была, пожар, я тушить помогал, одежда обгорела!
