– Раздобудем еще. Наведаемся в продуктовые. В другие дома. Уж как получился.
– Да, верно, – кивает Мэлори.
Пока Том делает отметки, она осматривает подвал.
– По-моему, это место – самое безопасное в доме, – говорит она.
Том отрывается от записей и обдумывает ее слова.
– А по-моему, чердак безопаснее.
– Почему?
– Ты обратила внимание на замок на подвальной двери? Дверь старая. Запирается, но старая. Можно подумать, сначала построили подвал, потом, много лет спустя, добавили к нему дом. А вот чердачная дверь… На ней замок выдающийся. Если понадобится обороняться, если одна из тварей проберется в дом, я позову всех на чердак.
Мэлори машинально возводит глаза к потолку и обнимает себя за плечи.
Если понадобится обороняться…
– Судя по тому, что осталось, мы продержимся еще месяца три-четыре, – объявляет Том. – Кажется, много, только время здесь летит. Дни сливаются. Поэтому мы и завели календарь на стене гостиной. Впрочем, счет дней уже не важен, но календарь помогает связать нынешнюю жизнь с прежней.
– Возможностью следить за ходом времени?
– Да, и тем, как мы его проводим.
Мэлори садится на невысокую табуретку. Том продолжает что-то записывать.
– Когда закончим здесь, я покажу тебе, что и как мы делаем по хозяйству, – обещает Том и показывает куда-то между полками и занавесом. – Видишь, что там?
Мэлори поднимает глаза, но не понимает, о чем речь.
– Иди сюда!
Том ведет ее к стене, туда, где сломана кладка. За кирпичами видна земля.
– Даже не знаю, пугает меня это или радует.
– В каком смысле?
– Земля голая. Значит ли это, что мы можем начать рыть? Строить туннель? Второй подвал? Еще просторнее? Или это другой путь на улицу?
Глаза Тома ярко блестят в свете лампы.
– Понимаешь, если твари захотят прорваться в дом… Они прорвутся. Если бы хотели, наверное, уже прорвались бы.
Мэлори смотрит на брешь в стене и представляет, как беременная станет рыть туннели. И червей представляет.
– Чем ты занимался, пока все это не началось? – спрашивает она после небольшой паузы.
– Чем занимался? Учительствовал. Восьмиклассников учил.
– Так я и думала, – кивает Мэлори.
– Знаешь, мне это многие говорят. Очень многие! И мне нравится. – Том поправляет воображаемый воротничок. – Сегодня, дети, я расскажу вам правду о консервах. Так что закройте рты, мать вашу!
Мэлори хохочет.
– А ты чем занималась?
– Поработать я не успела, – отвечает Мэлори.
– Ты ведь сестру потеряла? – осторожно спрашивает Том.
– Да.
– Сочувствую, – говорит он и добавляет: – Я потерял дочь.
– О господи!
Том делает паузу, словно решая, рассказывать ли Мэлори подробности.
– Мать Робин умерла при родах, – начинает он. – Жестоко такое тебе говорить, ты ведь в положении. Но если нам с тобой знакомиться по-настоящему, ты должна услышать эту историю. Робин была чудесной девочкой, в восемь лет куда умнее своего отца. Любила разные странности. К примеру, инструкции к игрушкам обожала намного больше самих игрушек, а титры к фильмам – больше самих фильмов. Любила читать, даже выражение моего лица читала. Однажды заявила, что из-за волос я похож на солнце. «В смысле, сияю как солнце?» – спросил я. «Нет, папочка, ты сияешь как луна, когда на улице темно». Когда посыпались сообщения, а люди начали воспринимать их всерьез, я, как многие родители, решил не поддаваться страху. Отчаянно старался поддерживать привычный ритм жизни. Особенно хотелось, чтобы это прочувствовала Робин. В школе она, конечно, слышала разговоры, только я не желал, чтобы моя девочка боялась. Со временем притворяться стало невмоготу. Вскоре родители начали забирать детей из школы. Потом сама школа закрылась. Временно. Точнее, пока мы не убедим родителей, что в школе безопасно. Смутное было время, Мэлори. Я ведь тоже учитель… Моя школа закрылась
