Псы зевали, вывешивая длинные слюнявые язычины.
– П-подавитесь…
Согнувшаяся, перекошенная под тяжестью меха с водой женщина ковыляла обратно. Усилившийся к вечеру ветер тяжело бил ей в бок, грозил опрокинуть.
Калима быстро заволакивала шатры и бродившие между ними тени. Смеркалось – впрочем, возможно, только у него в голове. Пустыня гнала перед собой тучи песка, подвигала барханы, подтапливала дюнами. Темнело.
– …Приведите в чувство эту собаку, – тихо сказал Салман ибн Самир.
Сумеречника перетянули плетью – через все брюхо и ребра. Тварь чихнула и замотала лохматой башкой.
– Еще.
Хлестнули снова. Дернулся, охнул.
Шейх скрипнул зубами и процедил:
– Где кобыла?
Сумеречник мотнул головой, попытался отереть о плечо щеку и прохрипел:
– Иди в жопу…
На мгновение Салман опешил – как-как? В кочевьях так не ругались.
Самийа, видно, приметил растерянность бедуина и хрипло поправился:
– Трахни свою сестру, уродец…
Салман отступил на шаг и кивнул своим людям.
Остроухого ворюгу били долго, с хаканьем и довольными возгласами. Тот дергался от ударов, словно кукла, – и молчал, даже не вскрикнул ни разу. Это раздражало Салмана больше всего – шейх кусал губы и щурился, щурился на капавщую в песок густую красную кровь.
Дашь голос, дашь…
Подошел старый Имад и тихо проговорил:
– Забьют ведь насмерть, шейх…
Салман скрипнул песком на зубах и поднял руку – довольно.
– Где кобыла?
Пленник раскашлялся, сплюнул кровью. Голоса в нем, похоже, не осталось – в ответ сумеречник молча помотал облипшей от пота, патлатой башкой.
– Он не скажет, о шейх, – тихо проговорил Имад.
– Это мы еще посмотрим, – процедил Салман.
И негромко спросил:
– Ты хоть знаешь, сколько мне за нее предлагали? Знаешь?!
Самийа молчал, ворочая головой и пытаясь проморгаться от текущей со лба крови.
– Десять тысяч дирхам! Десять тысяч!
Никакого ответа.
– А знаешь, зачем мне были нужны десять тысяч дирхемов?
Эти слова шейх мутайр произнес совсем тихо. И присел на корточки, чтобы поглядеть твари в глаза.
– Чтобы откупиться от карматов. Они каждый год – слышишь, ты, ублюдок?! – каждый год уводят у нас пять мужчин и пять девушек. А я хотел им отдать не наших людей – а невольников. Я получил бы за Дахму десять тысяч дирхам и десять лет не знал бы горя!
Сумеречник молчал, безразлично глядя в пыль. С подбородка капало красным.
– А… ты…
Салман ибн Самир медленно поднялся. Бьющая дрожью ярость вернулась.
– Я не дам тебе пустить псу под хвост наши жизни! Я верну Дахму. Т-тварь…
Сумеречник молчал, не поднимая головы.
Салман ибн Самир скрипнул зубами. И выдохнул:
– Раскалите наконечник копья. Посмотрим, разговорит ли его железо.
– Говорят, он хороший стрелок, о шейх… – все так же тихо сказал старый Имад. – Покалечим – как стрелять будет? Может, в аль-Румахе поспрашивать?..
Но Салману не хотелось слышать слов мудрости. К тому же в этих словах ее не было:
– Я приехал из аль-Румаха! Дахмы там нет!
