«Не плачь, — говорю я себе, когда он хватает меня за плечи и разворачивает. — Не плачь».
Слишком поздно. Он замирает и всматривается в меня.
— Слезы, Кэм? — выдыхает он. — По какой причине?
Я не отвечаю. Не могу.
— Ты знал, что именно Сорчу я искала все это время.
— Айе, я знал.
Отвратительная мысль мелькает в моем мозгу, немедленно осушая все слезы. Руки сжимаются в кулаки.
— И ты позволил моей матери умереть?
Теперь он от меня отворачивается.
— К тому времени, как я отследил Сорчу до Эдинбурга, она уже нашла твою мать. — Его пальцы сжимаются на моих плечах, и это, похоже, непроизвольное движение. — Мне хватило времени лишь рассказать ей правду о том, кто она. Я советовал твоей матери покинуть город, но она не хотела тебя бросать. Тогда я отдал ей чертополох, который в ту ночь она отдала тебе. Она хотела, чтобы я спас
Я едва помню слова матери, которые слышала, когда она вплетала мне в волосы тот цветок. Я была так взволнована, что почти не прислушивалась. Она описывала, как подходит цветок к моим глазам. И велела никогда его не снимать — внезапно печальным тоном, который обеспокоил бы меня, если бы я тогда обратила на это внимание.
Я вырываюсь из его рук.
— Спасти меня? По-твоему, ты это делал,
Лицо Киарана застывает.
— Не называй меня так.
— Почему нет? Это ведь твое имя, не так ли?
Он удивляет меня, прикасаясь ладонью к моей щеке. Пальцы у него теплые, нежные. Прикосновение чувствуется так сильно, что я едва не поддаюсь соблазну прижаться к его руке, но взгляд Киарана меня останавливает. Его глаза сияют ярко, недобро и невыносимо.
— Рассказать тебе о том, кто откликался на это имя?
Его тягучий акцент возвращается. Это голос того, кто рожден повелевать, рожден убеждать. Он прекрасен и ужасен, он пугает и успокаивает, миллионы дихотомий, которые я могу лишь начать осознавать. Он хочет напомнить мне, что под кожей и костями сокрыто мощное, нечеловеческое создание, которое может убить меня, шевельнув пальцем. А я снова едва этого не забыла.
Я не могу ни говорить, ни двигаться, ни отвернуться. Его пальцы скользят по моей ключице, но это прикосновение холодное, словно лед, и становится еще холоднее. Мурашки покрывают мои руки.
— Кадамах жил ради разрушения. Он вырвал бы твою душу из тела и поглотил ее. И это было бы ему в радость.
Искорка страха возникает во мне, когда его губы касаются моей щеки.
— В именах заключена сила, Кэм, — говорит он. — Не используй это имя, если не собираешься лично убедиться в том, на что оно когда-то было способно.
Мне очень хочется отступить на шаг, но я этого не делаю.
— И все же кто-то был тебе небезразличен, — говорю я. — Охотница, как сказала Сорча. Даже Кадамах был способен любить.
Киаран вздрагивает, почти незаметно, но это движение говорит мне, какую сильную боль от ее потери он ощущает до сих пор.
— Не заблуждайся, думая, что знаешь эту часть моего прошлого. Если ты считаешь, что это делает меня более похожим на человека, ты просто сентиментальная дура. — Он выпрямляется и отступает, а след его ледяного прикосновения все так же горит у меня на коже. — Пришло время найти печать.
Прежде чем я успеваю ответить, он открывает дверь моей спальни и исчезает в коридоре.
Глава 29
Я обхожу дом и с удивлением вижу свой орнитоптер, стоящий посреди площади Шарлотты.
— Ты вернул его из Далкейта, — говорю я Киарану. — Но как же ты сумел им управлять?
— Я вчера наблюдал за тобой. — Киаран тянется под водительское сиденье и достает мой электропистолет с кобурой. — Я думал, ты можешь захотеть их вернуть.
Я с благодарностью забираю их и, прежде чем усесться за руль, закрепляю кобуру на бедре.
